— Какие у тебя планы на выходные?
— Да какие тут планы! В понедельник прослушивание. Весь уик-энд буду готовиться.
— О! — с уважением воскликнула Сьюзан. — Здорово! На телевидении или еще где-то?
— В одном театре. Если получу эту роль, обязательно пришлю тебе билеты на премьеру, — сдерживая улыбку, сказала Карла. Да уж, вряд ли Сьюзан оценит по достоинству новую пьесу Джосайи Фримена.
Выйдя на Оксфорд-стрит, Карла быстрым шагом направилась в сторону Сохо, где она снимала скромненькую однокомнатную квартирку над итальянским рестораном «Изола Белла». Какой бы сомнительной славой ни пользовался этот квартал, мама считала, что под прикрытием почтенных Палюччи — хозяев ресторана — Карле нечего опасаться. Палюччи, впрочем как и все итальянские семьи в Лондоне, состояли в дальнем родстве с семейством Де Лука. Один из племянников Палюччи был женат на троюродной сестре тетки, которая приходилась невесткой... и так далее.
Так или иначе, но благодаря родственным связям Карла жила в центре Лондона, за квартиру платила до смешного мало и помимо этого была твердо уверена, что голодать ей не придется. Когда с работой становилось совсем скверно, Карла не задумываясь нанималась официанткой в ресторан Палюччи. Соблазнительная фигура в черном облегающем платье и белом фартучке обеспечивала щедрые чаевые, а добродушные хозяева всегда вкусно кормили ее после работы.
В настоящий момент, если не считать «концертов» в универмаге на Оксфорд-стрит, Карла находилась в простое. По правде говоря, в простое она была всю свою актерскую карьеру, хотя из послужного списка это не явствовало: курс обучения в Театральной школе, стажировка в одной из трупп, где она стала лауреатом премии Сиддонса, вручавшейся самым способным студентам, десятки мелких ролей в десятках второразрядных театров, сезон в Старом Бристольском театре, где за все время она произнесла со сцены тридцать четыре строчки текста, роль в телесериале, который, однако, не выдержал и десяти выпусков, и, наконец, телевизионное панк-шоу на четвертом канале, где ее невозможно было узнать в гриме и розовом уродливом парике. Да, на совести Карлы оставалось еще несколько рекламных роликов — жевательные резинки и конфеты, но об этом она старалась не вспоминать.
В лучах актерской славы Карла не купалась, но и безработной никогда не была. В свое время она обратилась в агентство по трудоустройству, которое предоставляло возможность заключать краткосрочные договоры на продажу, рекламу и демонстрацию разнообразных товаров. За это всегда платили наличными, никаких обязательств Карла на себя не брала и могла бросить этот вид деятельности, если подворачивалась работа по специальности. Чего только ни продавала Карла за эти годы, не считая «крепдешика»: и пустые газетные полосы для рекламы, и кухонную утварь, и страховые полисы, и электроприборы, и мебель. Конечно, продажа по телефону нравилась ей больше — в день удавалось совершить немало сделок, да и с клиентами, часто крайне неприятными, не приходилось сталкиваться лично.
Впрочем, любая сделка начиналась с телефонных звонков. Томный женский голос в трубке обманывал самых опытных секретарей, и они, полагая, что звонит дама, небезразличная шефу, соединяли Карлу с неприступными клиентами. Далее следовало договориться о встрече. Все остальное — дело техники. Карла являлась к заказчику на служебной машине, с элегантной папкой в руках, с красочными проспектами и буклетами. Рассчитывая на хорошие комиссионные с продажи, она всегда выкладывалась полностью, говорила долго и убедительно, смотрела внимательно, клиенты быстро сдавались. Сладкой и мягкой улыбкой Карла прикрывала свое презрение к такого рода покупателям. Другого пути не было. Иначе ей пришлось бы презирать самое себя.
Будучи идеалисткой по натуре, Карла изыскивала оправдания своей непритязательной работе. Да, такое дело требует бесцеремонности, даже настырности. Да, эти качества плохо вяжутся с ее жизненными принципами. Да, приземленный труд агента по продаже не имеет ничего общего с ее творческой природой. Но преданность театру Карла хранила верно. Она мечтала сыграть на сцене классические роли, хотела сказать свое слово в авангардных постановках, воротила нос от кричащих безвкусных шоу (хотя не отказывалась от участия в них). Карла была работоспособна, образована, обаятельна и талантлива. Не хватало только больших и серьезных ролей. А ей надо было жить и есть. Точнее, не столько ей, сколько маме, Анджеле, Сильване и Франческе. Габриэла, слава богу, уже самостоятельна. Но Карла пока оставалась единственным кормильцем большой семьи Де Лука. От брата Марио нельзя было ждать помощи, потому что миссионер в Африке, кроме молитв, ничем не мог поддержать семью. Таким образом, все заработки, за вычетом квартирной платы, мизерной суммы на карманные расходы и на «черный день», Карла передавала матери.
— Если бы ты, Карла, вышла замуж за Ремо, а о лучшей партии и мечтать нечего, нам не приходилось бы вот так подсчитывать каждый пенни, — хмуро говорила мать, складывая банкноты в ридикюль.
А добрый, покладистый Ремо в устах Карлы принимал совершенно противоположный облик. «Извините, но я обручена», — этой фразой Карла защищалась от притязаний всех мужчин. Своего жениха Ремо она бессовестно рисовала как властного, ревнивого, мрачного итальянца-громилу, склонного к яростным выходкам. Разумеется, Карла брала грех на душу. На самом деле Ремо был на редкость добродушным и доверчивым и, несмотря на свои два метра роста, мухи в жизни не обидел. Кто бы мог подумать, что это и есть жених Карлы Де Лука, тот самый «опасный и суровый мафиози», готовый расправиться с любым соперником. Карла создала впечатляющую легенду, и во многом этому способствовали пресловутые национальные черты — с итальянцем связываться никто не хотел.
А вообще сексапильность помогала Карле в жизни, но это ничуть не означало, что она торговала собой. Напротив.
Конечно, с ее стороны было несправедливо использовать Ремо в своих интересах, к тому же возникала опасность навеки разбить его сердце. Карла много раз задумывалась об этом, ведь она никогда не была равнодушной к людям. Пусть Ремо сам решает, хочет он жениться на ней или нет. Она никогда не завлекала его, хотя это ей ничего не стоило. Тем более, что причин держаться за такого жениха было немало. Мать неоднократно напоминала об этом Карле. Что же, она права. Красивый, порядочный, добрый мужчина, без присущих многим животных инстинктов. С таким будешь как за каменной стеной. Идеальный муж! Но нет, нет, твердила себе Карла. Прежде всего — артистическая карьера.
В восемь вечера, когда Ремо позвонил в дверь ее квартиры, Карла спала. Она так устала за день, что, устроившись после душа на диване, мгновенно провалилась в сон.
Ремо, свежевыбритый, элегантно одетый, благоухающий «Арамисом», преподнес Карле неизменный роскошный букет. Она встретила жениха несколько вяло и скованно, поставила цветы в воду и, извинившись за то, что не готова, начала спешно одеваться. Ремо деликатно отвернулся.
— Я бы хотела сегодня пораньше вернуться, — сказала она, вдевая в уши золотые сережки, которые Ремо подарил ей на день рождения. — В понедельник у меня прослушивание по новой пьесе Фримена, поэтому мне надо готовиться.
На прослушивании надо было читать незнакомый отрывок с листа. Карла приложила все силы, чтобы раздобыть неопубликованный еще текст пьесы. В этом ей помог Питер Меткалф, назначенный режиссером-постановщиком, с которым Карла давно была знакома по работе на Четвертом канале телевидения (он вообразил, что у него есть шанс завоевать сердце мисс Де Лука). Теперь нечего бояться. С ее редкой зрительной памятью роль главной героини Анны Прайс она к понедельнику будет знать почти наизусть.
— Что за пьеса? — спросил Ремо, стараясь казаться заинтересованным. За время их знакомства он немало часов проскучал в партерах рядом с восхищенно-завороженной Карлой.
— Лучше не спрашивай. Все держится в секрете. Мне, правда, удалось кое-что разузнать. Думаю, есть возможность получить роль. Вряд ли кто-то будет подготовлен лучше меня.