— Ты не думай, что для меня ванна — самое главное, — уверила она новоприобретенную маму. — Ты всегда можешь залезать первая!
Да, поняла Карла, взрослые недооценивают гибкость детской души, способность ребенка приспосабливаться. Для мамы это будет гораздо более тяжким переживанием, чем для Франчески, которая через несколько минут беззаботно носилась по новому дому, в котором было полно комнат, углов, чуланов и закоулков. Особенно ей понравился заросший, одичавший сад с прудом, полным кувшинок и ряски. На верхнем этаже, объяснял Ремо, косметический ремонт будет сделан в первую очередь, чтобы Карла и Франческа могли переехать как можно скорее. Последние документы о купле-продаже оформят буквально завтра, говорил он, после чего маляры немедленно начнут работу.
— Боюсь, ожидается большой шум и грохот. Не миновать также и запахов — краска, лак и прочее. Но ремонт будут делать частями — сначала верх, потом первые этажи, потом подвал. Слава Богу, не нужна новая крыша. Старый владелец недавно заменял ее за счет муниципальных средств.
Удивительно, но такая независимая, уверенная в себе, честолюбивая Габриэла окунулась с головой в семейно-хозяйственные вопросы. Похоже, ее напористый характер и деловая хватка раскроются еще полнее при наличии новых стимулов в жизни. Почтенная миссис Папетта очень быстро выяснит, что обрела невестку, достойную во всех отношениях, усмехнулась про себя Карла.
Пока в машине шло объяснение с Франческой, миссис Де Лука дома готовила своих дочерей к неожиданным новостям. Когда самое главное было сказано, она не успокоились и все продолжала говорить:
— Ваша сестра была юна, доверчива и глупа. Она встретила очень плохого человека. Вам обеим это тоже урок. Но мы должны благодарить Господа Бога, что он наградил нас таким чудным ребенком, как Франческа. Теперь пришло время Карле приступить к своим материнским обязанностям.
— А можно мне сказать в школе, что у меня есть племянница? — настойчиво спросила Анджела, для которой чрезвычайно важно было распределение ролей — семейных, социальных, каких угодно.
Миссис Де Лука поджала губы. Хоть с опозданием, но пересуды все равно начнутся, это неизбежно, с прежней досадой и горечью подумала она и сухо сказала:
— Лучше спроси об этом Карлу. А теперь за работу. Надо закончить уборку.
Секрет происхождения Франчески Де Лука стал в округе кратковременной сенсацией, но после первой волны многозначительных взглядов и разговоров, новость на удивление быстро ушла в песок, так и не успев обрасти слухами. К счастью, Франческа не стала интересоваться своим отцом, отчасти потому, что с пеленок привыкла жить без него, отчасти потому, что имела вообще довольно смутное представление, что такое отец и для чего он нужен. Пройдет совсем немного времени, девочка начнет задавать вопросы и этот хрупкий мостик придется перейти, понимала Карла. Вероятно, все-таки придется выйти замуж, чтобы заполнить пробел в жизни дочери и дать ей отца, которого она заслуживает, — порядочного, доброго, веселого человека, такого, как Ремо, например. Но только не такого, как Джек. Но пока еще рано. Пока можно подождать.
Практически ничего не объясняя, Карла уведомила миссис Палюччи о своем скором переезде. Ей совершенно не хотелось привлекать к себе внимание обывателей Сохо. Вполне достаточно Илинга. Частную жизнь предпочтительно оставлять в тени, если дорога карьера. Кстати, пригород позволяет скрыть многие личные тайны от больших ушей и глаз театральных сплетников.
«Анна Прайс» Фримена, как и две предыдущие его пьесы, получила площадку в Театральной Галерее Кэмден-тауна. Собственно, это был не театр, а огромное складское помещение, которое переделали под зал и сцену. Зрители здесь в буквальном смысле слова сидели нос к носу к артисту; кулисы, рампа, осветительная техника — все было условно, если вообще имело место. Зал делился на четыре сектора, проходы вели прямо к дверям на улицу, никакого фойе, раздевалки, кафе не было и в помине. Галерея Кэмден-тауна не запрашивала статус профессионального театра из экономических соображений. Выгоднее было оставаться клубом. Поэтому лишь завзятые театралы и самые рьяные критики давали себе труд ехать за тридевять земель, чтобы сидя на жесткой скамье в течение двух-трех часов смотреть неизвестные пьесы никому неизвестных авторов. Спектакли Галереи не имели ничего общего с успехом корифеев Уэст-Энда, но клуб страшно гордился своим эстетским репертуаром и неординарностью. До сих пор это было довольно легко, так как Галерея пользовалась стипендией Национального Совета Искусств, которая, правда, выписана была только на год вперед, и благосклонностью фонда любителей драматургии. Этих средств осталось уже совсем мало. Иначе говоря, существовала Галерея только за счет частных добровольных пожертвований. Так и перемогались — от одной экспериментальной постановки до другой. Поэтому нужда в средствах была постоянной. Клубу отчаянно требовалась добротная, интересная пьеса, которая привлекла бы внимание прессы, заполнила бы зал и спасла бы финансы.
Карла, впрочем, как и вся труппа, была разочарована встречей с Джосайей Фрименом. Его уговорили приехать на репетицию для знакомства с коллективом, что он и сделал без особого энтузиазма. Обсуждать что-либо, давать советы и пожелания и уж, не дай бог, менять текст он наотрез отказался. Фримен, мужчина средних лет, осанистый, в очках, похоже, совершенно не умел общаться с людьми. После первой и единственной встречи с актерами и режиссером он, казалось, вообще потерял интерес к своей пьесе. Успех, провал, скандал, фурор — как всегда ему было безразлично. Оставалось только удивляться, что такой вялый и равнодушный субъект сочиняет пьесы, полные искренности, страсти и эмоций. Питер Меткалф, правда, был убежден, что факт самоустранения Фримена только благо для постановки. Он считал, что авторы мешают и досаждают режиссеру своими придирками, нытьем и претензиями. Лучше бы они все были отшельниками, как Джосайя Фримен, а еще лучше — покойниками, как Уильям Шекспир. К слову сказать, Меткалф давно подумывал о постановке «Макбета» в современной стилистике, на современном, например, латиноамериканском материале.
Карла обратилась к родным с особой просьбой не присутствовать на премьере. Для девочек эта пьеса явно неподходящая, маму покоробят морально-этические принципы персонажей, а Ремо и Габи Карла не готова была видеть в зале, пока у нее не уляжется «премьерная трясучка». Потом — ради Бога.
К счастью, билеты шли хорошо. Питер поднял все свои связи, всеми возможными способами подстегнул интерес к «Анне Прайс», и в результате на удивление много критиков и журналистов изъявили желание присутствовать на премьере. Тревога и дурные предчувствия обуяли Карлу, вплоть до того, что она начала страдать физически. Она не могла спать, не могла есть, ее постоянно мутило. Волей-неволей вспомнилась та злополучная ночь, когда Джек откачивал ее в ванной. Ничего не помогало, даже йога. Но по опыту Карла знала, что после премьеры, даже если будет провал, она придет в себя и снова станет человеком.
В момент, когда вспыхнули огни рампы и зал замер в ожидании, Карла была почти невменяема. Но профессионал всегда остается профессионалом. Прозвучала первая реплика и все исчезло: женщина по имени Карла Де Лука, зрители, кулисы. Ничего этого не было в жизни Анны Прайс, которая царила теперь на сцене, сама о том не подозревая. Антракт после первого действия прошел для Карлы как в тумане. Машинально глотая чай, она оставалась в другом мире. Ни с кем не говоря, она заперлась в гримерной, чтобы ничего не слышать — ни вздохов огорчения, ни криков восторга. Ей не было дела до реакции коллег, зрителей, журналистов. Спектакль продолжался. И только потом, после оваций и восторженных воплей, после объятий и поздравлений она смогла снова влезть в собственную шкуру. И только тогда она узнала, что в театральном мире произошла сенсация.
— Ты видела газеты? — рано утром кричала в трубку Габи. — Ты видела «Дейли Ньюс»?
Карла, которая впервые за неделю крепко спала всю ночь, спросонья плохо соображала.
— Нет, что ты... — зевнув, пробормотала она.