- А г-где мы сейчас?
- Где-где, на галере, вот где, - Борис поморщился, головная боль опять вернулась, - весла слышишь? А куда нас везут - не знаю. Наверное, на какой-то рабский рынок. Вот привезут - узнаем.
- Что-то н-не везет н-нам с тобой п-против кодлы б-биться, - Николаев горько усмехнулся, - в-второй раз н-нас побили. Ч-черт в-возьми, как голова кружится.
- Так перевес сил у них был не менее чем десятикратный. Вон третьего дня мы с пятерыми бандитами довольно легко справились. Да и пиратов немного покрошили, - Борис ободряюще похлопал друга по плечу, - а сейчас давай устраивайся поудобнее и постарайся поспать. Мне это тоже не помешает. Сон для нас сейчас - главное лекарство. Может и заикание твое пройдет.
С этими словами он стал пробираться обратно на свое место. Девушка последовала за ним. Едва они устроились у борта, как заскрипел поднимаемый люк палубы и в трюм спустилось два человека. В столбе света, проникающем в открытый люк, видно было, что у обоих на шее были рабские ошейники. Первый - здоровенный негр с курчавыми волосами, в шароварах и безрукавке, тащил на плече двухведерный бочонок. Второй -подросток лет двенадцати, явный мулат, нес в руке плетеную корзину. Пока негр, сверкая белозубой улыбкой, сноровисто пополнял бадейки с водой, его напарник стал раздавать пленникам еду. Каждому досталось по пресной лепешке и паре плохо провяленных сардин, пованивающих тухлятиной. Детям выделялось по половине порции. Закончив с раздачей пищи они на пару вынесли, опорожнили и принесли обратно поганые бадьи, поставленные в каждом отсеке для отправления естественных надобностей. Затем люк закрылся и в трюме опять потемнело.
Константин задремал, привалившись к борту. Аппетита у него не было, и он рассовал пайку по карманам. Борис пожевал лепешку, запивая ее водой. Рыба вызвала у него приступ тошноты, который он с трудом подавил, и он отдал остаток своей пайки девушке.
Та благодарно приняла его подарок и за несколько минут уничтожила обе порции. Видно было, что она не часто ела досыта.
Гальперин устроился поудобнее, положил голову на сгиб локтя и закрыл глаза. Плавное покачивание галеры и плеск весел убаюкивали, и он не заметил, как заснул.
Проснулся он внезапно от какого-то постороннего звука, насторожившего подсознание. Приподняв голову, Борис осмотрелся и прислушался. Проспал он видимо довольно долго и это подействовало на него благотворно. Голова практически не болела, опухоль на лице спала и даже к носу можно было притронуться относительно спокойно. В трюме было совершенно темно. Ни один луч света не просачивался снаружи сквозь доски палубы. По-видимому, наступила ночь, и галера легла в дрейф. Плеска весел слышно не было. Пленники в основном спали. Кто-то похрапывал, кто-то стонал во сне. В дальнем отсеке какая-то девушка молилась и просила защиты у пресвятой девы Марии. Но это все были привычные шумы. В этот момент разбудивший его звук повторился совсем рядом. Тонкий, на одной ноте скулеж, как будто щенок прищемивший лапку уже выбился из сил звать на помощь. Борис протянул руку на звук и наткнулся на девичье плечо. Его помощница сидела, вжавшись в закуток в носовой части галеры и беззвучно плакала, уткнув лицо в ладони. Только иногда у нее вырывался этот жалобный скулеж.
Борис придвинулся, обнял ее за плечи и стал успокаивать, тихонько поглаживая по голове. Всхлипывания постепенно стихли. Борис отвел ладони девушки от лица и, продолжая говорить ей что-то успокаивающее, обтер залитое слезами лицо подолом своей рубахи. В ответ та вдруг схватила Бориса за руки и начала покрывать их поцелуями.
- Что ты, что ты, - Борис попытался отобрать руки, но та вцепилась в него мертвой хваткой и вдруг начала горячим шепотом что-то говорить на осситане. Несмотря на то, что его знания этого языка еще оставляли желать лучшего, он понял почти все из ее сбивчивого рассказа, изобилующего повторами.
Оказалось, что ее зовут Аннет и она была единственной дочерью своего отца, в прошлом рыбака, который после увечья не мог больше ходить в море и зарабатывал на жизнь тем, что ремонтировал лодки в этой деревушке. Мать ее умерла несколько лет тому назад. Жила она с отцом и бабкой, которая уже практически не могла ходить. Жили они бедно, так как мать страдала женскими болезнями со дня ее рождения и не смогла родить отцу сыновей, которые были бы ему помощниками. Ей уже исполнилось шестнадцать лет, и она должна была бы быть замужем уже почти два года, но ее жених утонул на рыбалке через неделю после помолвки. Это сочли плохой приметой и к ней больше никто не сватался, тем более, что приданного у нее особенно и не было. А теперь она осталась одна на всем свете, так как дом их подожгли пираты, а отца, который бросился на ее защиту проткнул копьем тот самый мавр, которого Борис убил ударом в висок. Она видела, как вытаскивали тела из сарая, когда корсары согнали пленников на пристань. Бабка наверняка сгорела в доме. Аннет посчитала, что это она принесла несчастье своим близким, но заверяла Бориса, что она совсем даже не ведьма, а добрая католичка и ходила к мессе каждое воскресенье и исповедовалась регулярно. Это конечно грешно желать кому-либо смерти, но она ему очень благодарна за то, что он отправил этого мавра в преисподнюю.
Борису наконец удалось освободить руки. Он приобнял девушку за плечи и стал успокаивающе говорить ее, что вовсе она не приносит несчастья, что все еще может быть хорошо и она еще встретит кого-нибудь и устроит свою жизнь. В ответ Аннет обхватила его за шею и начала покрывать его лицо поцелуями. Потом, схватив одной рукой его правую руку, прижала ее к своей груди и склонившись к его уху начала что-то просительно шептать.
Вначале Борис не понял, что она хочет, но, когда разобрал, глаза у него полезли на лоб. Аннет просила, чтобы он лишил ее невинности здесь и сейчас.
- Но зачем? - искренне удивился он, - Ты еще так молода, у тебя вся жизнь впереди.
- Моя жизнь кончена, - продолжала шептать Аннет, - уже завтра галера придет в какой-либо тунисский порт и нас всех продадут на рынке рабов. Если увидят, что я девственна, а они проверяют - я знаю, то скорее всего продадут в гарем какому-либо берберийскому князю. Тогда остаток моей недолгой жизни пройдет где-то в пустыне, под замком и мои дети вырастут мусульманами и может быть когда-нибудь мой сын придет убивать моих же односельчан. А если у меня уже был мужчина, то меня продадут в какой-нибудь лупанарий в портовом городе. Мне придется ублажать сотни изголодавшихся по женскому телу матросов, но там у меня будет надежда скопить деньги на выкуп или просто сбежать. Шлюх в лупанарии взаперти не держат. Они и на рынок ходят и просто по городу. Правда с охраной. Я знаю, в соседней деревне в прошлом году одна вернулась через восемь лет. Еще шесть золотых динариев привезла и сразу за мельника вдового замуж вышла.
- Но это лишь одна из многих, - пытался отговорить ее Борис, - скорее всего ты подцепишь какую-то дурную болезнь и умрешь в грязи под забором.
- Пусть, пусть... Но у меня хоть какая-то надежда будет, - Аннет отодвинулась от его уха и припала к его губам.
- Прошу тебя... - умоляюще выдохнула она и рука ее зашарила по промежности Бориса, пытаясь отыскать шнурки, которыми обычно завязывался гульфик.
Близость горячего, молодого женского тела не могла не возбудить его. Ее аргументация также подействовала. Даже запах пота Аннет не вызывал отвращения. Впрочем, сам он тоже не благоухал, да и ароматы в трюме преобладали те еще.
- Не спеши, - прошептал Борис, целуя девушку в губы.
Он усадил ее себе на колени, перекинул за спину сковывающие их цепи, и стал осторожно и бережно ее возбуждать. Одной рукой он ласкал ее небольшую грудь через прорезь расшнурованного корсажа, а вторая, нырнув под юбку, легла на покрытый шелковистым волосом лобок. При этом он продолжал целовать ее лицо, иногда прихватывая зубами мочку уха. Сосок Аннет моментально набух и затвердел, а когда пальцы Бориса нащупали заветную кнопочку, легкий стон сорвался с ее губ. Вцепившись обеими руками в плечи Бориса, она слегка откинулась, предоставляя ему более удобный доступ. Через минуту дыхание девушки участилось и вскоре она, издав какой-то горловой звук, в изнеможении упала ему на грудь. Борис не останавливался и вскоре второй, более сильный оргазм накрыл Аннет. Дав ей слегка отдышаться, Гальперин расстегнул молнию и наполовину стянул с себя джинсы. Потом, приподняв девушку за ягодицы, он стал осторожно опускать ее на себя. Дыхание Аннет прервалось, когда она почувствовала прикосновение к своему лону, а затем лишь со свистом втянула воздух сквозь зубы, когда сломав преграду он полностью погрузился в нее.