Он искренне считал, что это какое-то испытание, эксперимент, в котором он должен был устоять, не показать того, что ее тело и их контакт неотвратимо волновали его и пробуждали в нем то, из-за чего однажды рухнула его жизнь на Марсе. Что, стоит ему показать свою реакцию, которая с каждым днем становилась все сильнее и очевиднее, как девушка рассмеется ему в лицо и поставит свой окончательный диагноз: низменный примитивный организм. Или как говорили на Земле: животное! Потому что то, от чего так изнывало теперь его тело, не должен хотеть нормальный марсианин! И, наверняка, землянин тоже.
Но он ничего не мог с собой поделать. И даже когда его руки обрели силу и способность как самостоятельно держать ложку, так и при надобности оттолкнуть от себя девушку, он не мог пошевелиться и со сбившимся дыханием позволял ее ладоням все смелее касаться своего тела. Пока однажды она не пробралась под простыню.
Кровь отхлынула от головы, и Мейс в момент рефлекторно перехватил ее запястье, выдохнув шумно и загнанно. И впервые заговорил:
— Что тебе нужно, Дженни? Почему ты меня не боишься? Ты же видишь, что я не человек!
Девушка, кажется, сильно удивилась, услышав, наконец, его хриплый и сердитый голос, но вовсе не смутилась от этих серьезных вопросов и склонилась к его уху, обдавая его волной тепла и своего аромата, от чего коричневые ноздри невольно расширились и задрожали.
— Я все отлично вижу, — шепнула она ему с улыбкой. — И о том, что за пациент лежит за этой занавеской, знаю только я и тот, кто тебя зашивал и обещал молчать. И поверь, я тебя ничуть не боюсь. А то, чего я хочу, ты вполне способен мне дать, хоть и не сегодня. Расслабься, тебе понравится.
И ее настойчивая ладонь выскользнула из его ослабевшего захвата и потянулась ниже, чтобы решительно обхватить его пробужденную мужскую плоть.
Мейс ослеп и оглох, настолько физические ощущения затопили его запылавшее в демоническом огне тело и стремительно умолкающее сознание. К бесам всю его жизнь! К бесам выдержку и последнее достоинство. Пусть его вышвырнут после этого на задворки галактики как сломанный второсортный биоматериал. Но сейчас, черт подери, он был в состоянии лишь задыхаться, захлебываться, тонуть в том, что с ним творила эта человеческая ладонь с гладкой кожей. Он рычал, метался и стонал в этой невероятной, прошивающей его электричеством пытке, пока не отпустил себя, чтобы окончательно отдаться удовольствию и бездыханно умереть в своем неоспоримом грехе.
Но пока он лежал, совершенно ошеломленный и сокрушенный новыми, доселе никогда не испытанными и крышесносными физическими ощущениями, пытаясь восстановить дыхание и найти в серых глазах довольной Дженни хотя бы нотку порицания или отвращения к произошедшему, девушка почему-то загадочно улыбнулась и сделала невероятное. Наклонилась к его настороженному и разгоряченному лицу и прижалась мягкими пухлыми губами к его сжатым в неверии пересохшим губам, вновь прошибая его острым энергетическим импульсом. А потом, почти не отрываясь от него, горячо прошептала:
— Завтра вечером я помогу тебе отсюда выбраться. Ты покажешь мне, где живешь, и мы сделаем это, наконец-то, вместе. Потому что я хочу тебя все эти дни!
========== Глава 6. Семья ==========
«Вероника! До завтра я буду в Чикаго на педагогической конференции. Остановилась в «Хайат плейсе», после 19:00 заеду к тебе в твое кафе. Посмотрю, как ты там работаешь. Тим остался с отцом».
Текст этого сообщения не давал покоя с самого полудня, когда оно высветилось на экране мобильника, заставив невольно занервничать. Как и всегда, когда ее мама ставила перед фактом своих внезапных планов. Но если до сих пор (и особенно в последние полгода) они виделись исключительно в родительском доме в Спрингфилде, куда Никки исправно ездила дважды в месяц на выходные, то вот появление Саманты Эванс в городе ветров немало взволновало девушку.
И так-то отношения с матерью складывались сложно, особенно когда ее жизнь еще в практически подростковом возрасте кардинально поменялась. И с тех пор не было ни дня, когда бы Никки не приходилось доказывать родителям, миру, самой себе, что она была в состоянии быть ответственной, рассудительной и надежной, мочь прокормить себя и свою семью, стать для близких опорой и поддержкой, а не дерзкой и легкомысленной девчонкой, которая до последних классов школы только и делала, что дралась с парнями, ходила тайком по барам на рок-концерты и рисовала всякий андеграунд в стиле «вырви глаз».
То, что уже долгое время Никки являлась управляющей в открытом ею кафе «На Марсе», Саманта отлично знала. Но не спешила ни хвалить, ни доверять. Хотя прекрасно понимала, насколько дочь нуждалась в ее поддержке и одобрении, и чем дольше длилась эта молчанка, тем сложнее запутывалась вся ситуация. А тут еще и практически уже семейные отношения с мужчиной. На минуточку, с инопланетным! Ведь даже не познакомишь, не объяснишь, не докажешь, что он другой, но ничуть не хуже любого землянина. А для Никки он давно стал самым надежным и близким.
Девушка раздраженно скомкала непропечатавшийся договор и раскрыла принтер, чтобы заменить картридж. Руки предательски не слушались, выдавая ее невольное волнение. Не спасал даже всегда радовавший ее вид из окна кабинета на живую бурлящую улицу Чикаго. Ладно, она посадит маму за самый уютный столик, попросит Мадлин приготовить ароматный брауни с горячим перченым шоколадом и шариком имбирного мороженого и поболтает с ней часик о ее конференции и своих планах проводить в кафе еженедельные тематические праздники. А потом выдохнет и вернется домой к Мейсу.
Черт, надо его предупредить, что сегодня она точно задержится допоздна, несмотря на его редкий выходной.
Оставшееся время до вечера прошло в абсолютной суматохе из звонков и рассылки писем, поэтому очередное сообщение от мамы Никки попросту пропустила. Ну конечно, та решила заявиться на час раньше, как всегда не учитывая чужие планы и работу. Девушка спешно захлопнула ноутбук и устремилась в зал, встретивший ее привычным приглушенным светом желтых ламп и ненавязчивой музыкой вместе с тихим гулом голосов. Она уже хотела было свернуть к забронированному для мамы столику в дальнем углу, как замерла от неожиданности на месте.
Саманта Эванс устроилась в плетеном кресле, придерживая пальцами чашечку с двойным эспрессо, и снисходительно кивала своему собеседнику, расположившемуся напротив. И сиди он хоть тысячу раз спиной к Никки, она узнала бы его даже с закрытыми глазами. Потому что это был Мейс. В своем неизменном тавбе, сегодня светло-сером и более легком, не подпоясанном кожаным ремнем, а свободно обтекающем его высокую статную фигуру, и в замотанной на голове однотонной белой арафатке. Никки с тревогой скользнула взглядом по его ладоням, лежащим на краю стола, к счастью, в перчатках, и по драпировке платка и с облегчением поняла, что признать в нем мохнатого огненного марсианина было невозможно.
Но что он здесь делает? Мейс не так уж и часто заглядывал в кафе, как правило, только чтобы проверить, как идут их дела, просмотреть документацию или забрать оттуда Никки, если она слишком увлекалась. Но сегодня он здесь оказался совершенно не вовремя! Теперь мама окончательно ее замучает расспросами о непонятном арабе в ее жизни, который даже не показал ей своего лица! Никки сделала глубокий вдох и решительно направилась к столику.
— …и я надеюсь, вы меня поняли, Мейсон, — долетела до нее фраза Саманты, которая уже протягивала марсианину ладонь для рукопожатия, пока тот бесшумно поднимался со стула и прощался с ней вежливым прикосновением к ее руке, так и не сняв перчатки.
— Не беспокойтесь, миссис Эванс, — произнес он своим низким и относительно спокойным голосом. — Вы объяснились более чем ясно. Оставляю вас с Никки. Приятного вечера!
И слегка склонив голову, он развернулся к замершей у столика девушке, которая с отчаянием посмотрела на видневшиеся в слоях арафатки синие глаза. Считать по ним его настроение было невозможно. Мейс отлично умел ничем его не выдавать при посторонних, даже если был сильно расстроен или взбешен. Лишь в первый месяц в Чикаго он допускал такую слабость, но быстро смекнул, что куда удобнее оставаться для всех холодным и сдержанным иностранцем, чем рисковать себя выдать. Вот и сейчас: все, что он себе позволил, это легкий взмах руки, которой он перехватил Никки за запястье и подтолкнул к стулу, где только что сидел, помогая ей устроиться. Она все еще надеялась услышать от него хоть что-то, но его глаза сощурились в загадочной усмешке, и он удалился размашистыми шагами в сторону служебного выхода, заложив руки за спину. Значит, будет ждать ее в кабинете.