— Не знаю, — пожал плечами Петр. — И никогда не задумывался. Веришь, Иешуа, я вообще мало думал о Боге и плохо верил в Него. Надо было прожить огромный кусок жизни здесь, на этой богоизбранной земле, рядом с тобой, Иешуа, и где-то совсем рядом с Богом, чтобы впервые задержаться на очень простой мыслишке: мы, люди, — всего лишь ведомые, а ведущий нас — в ином месте, которое, может, и впрямь рядом, но его расположение не измеришь земными мерами… Кстати, почему ты ни слова не сказал о себе? Разве ты не сильнее меня и Йоханана вместе взятых? Разве не можешь больше нас?
— Сильнее, — серьезно согласился Иешуа. — И сегодня я действительно могу много больше вас. Но завтра или послезавтра — уж не ведаю, какой срок мне определил на это Господь! — я смогу все.
— Что значит все?
— Не знаю. Но знаю, что все. В этом моя беда, Кифа. Я как собака: понимаю, а сказать не умею. Я знаю, как сделать это или то, я легко делаю это или то, я могу сделать много больше, чем делал, но я не умею объяснить, как я все делаю. У меня нет слов. Потому что Бог сотворил меня всесильным тогда, когда в башне знаний лежат только первые камни. Иначе: знаний пока в мире — кот наплакал, как ты однажды сказал, а зверь этот скуп на слезы. Мне просто неоткуда взять слова, термины для объяснений моих действий. Всевышний со мной, видимо, поспешил. Поэтому и сегодня и, наверно, всегда по любому непонятному поводу люди так легко соглашаются: чудо, чудо! Ведь оно не требует объяснений. А мне они нужны, очень нужны! — Он почти кричал. — Ты — умный, знающий, с высоты построенной за два миллениума башни! — ты можешь дать их мне? Твое время может помочь с ответом?
Что был в силах ответить ему Петр? Что он тоже не понимает того, как Иешуа лечит, воскрешает, кормит голодных, отрывая дно у корзинки… У него самого, у Петра, тоже есть возможности лечить, воскрешать и кормить, но они столь же сравнимы с возможностями Иешуа, как колесо от тачки египетского раба сравнимо с колесом какого-нибудь сверхзвукового шатла. Петр в своих чудесных манипуляциях опирается на технические Приспособления, как калека на костыли. А Иешуа отнимает костыли и заставляет калек ходить влегкую! Да, Петр умеет многое, его мозг работает с большим коэффициентом полезного действия, нежели мозги обычных сапиенсов. Он тоже может снимать боль наложением рук, он говорит и слышит без помощи слов, ему много позволил неведомый Бог. Но башня знаний, с вершины которой он прибыл сюда, еще слишком низка, чтобы объяснить феномен Иешуа!
Кто он — рядом с Иешуа? Муравей рядом со слоном? Или сравнение недостаточно, надо круче? И при чем здесь Всевышний, если матрицу изобрели Техники из времени Петра?
Правда, отсюда, из первого века, с земли, где — по Торе — началась история людей, легко утвердить: именно Бог дал людям (в конкретном случае — неизвестным Петру Техникам или ученым) способность изобрести эту матрицу и, как показывает странное поведения Дэниса лично и руководства Службы в целом, панически испугаться результатов изобретения. Изобретали — не прогнозируя результаты? Странно… Но разве супруги Кюри, к примеру, думали о ядерной весне Хиросимы и Нагасаки?.. Колесо вон тоже кто-то сочинил, не подозревая, что его присобачат к пушкам, танкам или ракетным установкам… Однако похоже, у руководства Службы хватило здравого смысла засекретить изобретение, может быть даже — похоронить его на долгие годы или вообще уничтожить. Ведь любой вопрос Петра о Иешуа, о возможных действиях матрицы, сразу же блокировался Службой: работайте. Мастер, и не злоупотребляйте излишней и вредной любознательностью…
А не значит ли это, что сначала изымаются из пользования все сведения о матрице, а потом исчезает из списка живых ее единственный носитель? Значит, конечно! Для Дэниса сотоварищи Иисус Христос распят римскими солдатами на Голгофе, а уж как он воскрес и еще вознесется — это проблемы Мастера, отвечающего за ход проекта. Главное — не будет на этой земле никого, кто носит р башке злосчастное устройство, оказавшееся обыкновенным артефактом. Поспешил со мной Всевышний, сказал Иешуа. Он, похоже, часто спешит. Вот и с матрицей тоже. Нечаянно или намеренно? И нечаянно или намеренно он объединил два своих поспешных, опередивших время действия — с Иешуа и с матрицей — воедино? Может, проверяет людишек на прочность? На моральную, естественно… Странно это! Неужто Он до двадцать второго века не сумел понять, что моральная прочность созданных Им по своим образу и подобию никуда не годится? Примеров в Истории Ему мало?..
И тут Петра осенила простенькая и одновременно страшненькая мысль, которая по сию пору почему-то не приходила в его умную голову. А ведь Дэнис уверен, что Воскресение и Вознесение — не более чем виртуальные символы. Он и его партнеры не вкладывают в эти слова реального смысла. Христос умер и — точка. Все остальное — религиозное шаманство и обман трудящегося населения планеты. Устроенный, естественно, работником Службы по приказу. То есть Петром… Они не подозревают, что работник Службы собирается оставить главный объект в живых, а с ним — вернее, в нем — и матрицу, которая будет развиваться дальше, дальше, дальше — до упора, если он в ней предусмотрен. И еще дальше — если не предусмотрен. А работник Службы ничего о том начальникам не сообщил. Как быть, господа?..
Петру стало по-настоящему страшно. Впервые в его богатой опасностями и стрессами биографии — так фантастически страшно!
Имитацию смерти Крестителя начальники скушали на раз, поэтому Петр столь легко и без оглядки на Службу шел к сохранению жизни Иешуа, к его возможному перевоплощению — в общем, по проверенной модели «Креститель-Богослов». Одним живым человеком больше — где говорится, что это плохо? Но кто такой для Службы Креститель? Всего лишь один из второстепенных героев пьесы. А Иешуа — главный и единственный герой. С ним самоуправство опасно. Из-за того, что главный и единственный?.. Нет! Петр сейчас предельно ясно понял, что дело давно не в Иешуа, даже не в точных результатах исполнения проекта «Мессия». Это второстепенное, рядовое, рутинное. Главное — судьба матрицы. В двадцать втором веке ее, похоже, решили. Волюнтаристски. Волевым способом. Значит, и в первом решить надо так же, тем более что способ содержится в евангелических текстах, иного не дано. Умрет герой — исчезнет матрица. Не было ее! Никто ее не изобретал! Нам не нужны вторые Хиросима и Нагасаки! Да и результат, как показывает эксперимент с Иешуа, может оказаться — да что там может! уже оказался! — не столько страшнее, сколько непредсказуемее по последствиям. Там что было? Два раза — бах: и всего лишь десятки тысяч погибших. Жаль, кто спорил бы, но в этом случае результат печален, но — конечен. Давно отстроились погибшие города, выросли новые поколения… А представьте себе армию — да не армию даже, а всего лишь взвод! — солдат, в которых матрица развилась до того самого упора или дальше. Представили? Страшно?.. Вот и Петру — тоже…
Но он, каждой клеточкой своего сильно умного и нетривиально развитого организма трясясь от пещерного ужаса, легко представляя себе последствия от даже не массового, а всего лишь малосерийного изготовления подобных матриц, ясно видел одно: он не может сдать Иешуа. По причинам моральным, ментальным, физическим — не может.
Что же он — не понимал раньше, на что идет? Не соображал, что за зверь матрица? Не одобрял подсознательно действия Дэниса, спрятавшего или уничтожившего все сведения о ней, как Петр мог догадываться?
Понимал. Соображал. Одобрял.
Но до этого часа все здравые соображения работали как бы на перспективу: гром не грянет — мужик не перекрестится. А сегодня, вернее, вчера вечером гром грянул. И похоже, перед Петром больше не стоит проблема Вознесения. То есть кем станет Иешуа, вознесшись. Кем станет? Трупом станет. Костями. Пылью. Тленом. Иного в Службе не поймут. И, не исключено, потребуют от Петра вернуться сюда лет через пять и забрать то, во что превратится матрица. Она-то пылью не станет…