— А-а, плотник из Нацерета! Скоро же ты сделал работу. — Пузатый рыбак с радушно разведенными руками вышел из ветхого строения, служившего складом снастей и жильем одновременно.
Из соседнего домика тоже выглянул мужчина и крикнул куда-то в сторону:
— Эй, Яаков, иди сюда! Иешуа из Нацерета лодку привез! Очень скоро вокруг лодки собралась небольшая толпа — в основном рыбаки или их жены. Дружно сгрузили лодку с повозки, стали шумно обсуждать, как всегда, добротную работу известного плотника.
Иешуа отвлек мальчишка — оборванец, худющий, как скелет, он тянул его за край одежды.
— Что тебе от меня нужно, мальчик? — мягко спросил Иешуа.
— Ты ведь плотник из Нацерета? — Парнишка пытался выглядеть серьезно, хмурил брови, но хитринка в глазах была видна слишком отчетливо.
— А что ты хотел?
Парень не ответил. Хихикнув, он опрометью помчался куда-то в глубь города с воплем:
— Плотник из Нацерета уже здесь!
Внешне Иешуа никак на это не отреагировал, однако Мастер ощутил резкую перемену настроения своего ученика. Смесь каких-то непонятных чувств обуревала Иешуа. Неприятное предчувствие, неуверенность, может, даже боязнь чего-то. Петра вдруг осенило: Иешуа просто волнуется! Нервничает, как студент перед экзаменом. Учащенное сердцебиение, бледнота кожи, сумбур в мыслях… Все признаки. Вот только не из-за лодки это. За лодку Иешуа спокоен — он починил ее на славу: вон рыбаки все хвалят, никак нахвалить не могут. Значит, заплатят славно… Нет, здесь дело в другом.
Очень скоро Петру удалось подтвердить свою догадку. Рыбак, заказавший ремонт лодки — толстяк по имени Фома, — пригласил Иешуа, Петра и Андрея к себе в дом: поесть, отдохнуть с дороги и переночевать перед обратным переходом. На ужин (естественно, рыбный) пришло еще несколько мужчин — друзья Фомы. В самом разгаре пиршества, когда вино уже многим развязало языки и начались сугубо мужские разговоры, сдобренные крепкими выражениями и обычными для всех времен и народов физиологическими подробностями взаимоотношений полов, Петр заметил, что в дверях скромно стоит молодая женщина — крестьянка, а подле нее — ребенок. Непонятно только, мальчик или девочка — дитя было абсолютно лысо и настолько грязно, что определить пол не представлялось возможным.
— Полегче, братья, полегче! — Петр сказал это громко, чтобы услышали все. Непристойности прекратились. Мастер показал утихшим рыбакам на женщину. Давайте пощадим ее уши!
Всеобщий смех был ему ответом. Посыпались возгласы:
— Да она все лучше нас всех знает!
— Сама может рассказать и не такое!
— Эй, красавица, что тебе здесь надо?
Все время молчавший Иешуа произнес:
— Она пришла ко мне.
Хохот еще громче.
— К тебе, плотник? Зачем ты ей? Разве только починить руки ее дитяти?
Теперь Мастер заметил, что у мальчика-девочки совершенно сухие руки — две безвольно болтающиеся плети, тонкие, бледные. Кости, обтянутые кожей.
— Неужели вы думаете, что я могу чинить только лодки? — Иешуа встал и надменно — чужая для него реакция! — оглядел собравшихся.
— Погоди, я сейчас принесу тебе долото! — Один из напившихся вдрызг рыбаков попытался встать, но не удержался и повалился на сидящих.
Это вызвало новый приступ веселья. Да и шутка его многим острой показалась.
Иешуа, абсолютно не обращая на них внимания, выбрался из шумного дома, отвел женщину в сторону, за ним вышел Петр.
Ночь уже опустилась на рыбацкий поселок, с озера дул резкий ветер. Женщина ежилась от холода, закрывая полами одежды своего ребенка.
Придерживая растрепанные ветром длинные волосы, Иешуа спросил:
— Ты пришла ко мне? Можешь не отвечать, я знаю — ко мне. Скажи только зачем я тебе? Кто я, по-твоему?
— Ты Иешуа, чудотворец из Нацрата. Машиах. Ты лечишь немощных, избавляешь женщин от бесплодия и воскрешаешь мертвых. Так? Это люди говорят… — В голосе женщины сквозило сомнение.
Теперь Иешуа позволил себе рассмеяться. Посмотрел на Петра:
— Люди врать не станут! Так, Кифа?
Петр был ошеломлен. Вот тебе и беспроволочный телеграф — за два дня в разные концы Галилеи разнеслась весть об Иешуа-волшебнике, Иешуа-враче, Иешуа-еще-Бог-знает-ком. Да и обещание свое Рувим из Ципора, как и ожидалось, не сдержал: разболтал всем, кому смог, о чудесном исцелении сына. Мухой разболтал!
— Ты права, женщина, все так и есть. — Иешуа принимал игру: доктор значит, доктор!
Он присел возле ребенка, выпростал у него из-под одежды одну руку, внимательно изучил. Дитя глядело на собственную конечность, как на отвлеченную вещь, — пустым, ничего не выражающим взором.
— Я вылечу ей руки. — Иешуа, сидя на корточках, повернулся к Петру, смотрел пристально, серьезно. — Я сам вылечу ей руки.
На слове «сам», было сделано явное ударение. Впрочем, Мастер и не собирался вмешиваться в «чудотворение» Иешуа: дал обещание — изволь сдерживать, тем более что походная аптечка полевого агента Службы Времени была бы здесь бессильна. Ребенок родился с атрофированными руками — операция помогла бы, а так…
— Равви, это мальчик, — тихо произнесла женщина.
— Что? — Иешуа поднял на нее глаза.
— Ты сказал «вылечу ей», а это мальчик, Навот, мой младший сын.
— Мальчик, — рассеянно повторил Иешуа. — А какая разница? Скажи мне, женщина, ты веришь в меня?
Крестьянку вопрос смутил. Петр уловил недоумение: как это так? Что значит «веришь, не веришь»? Если лечишь людей и они выздоравливают, то чему здесь можно не верить?
— Ну… да… — нерешительно сказала.
— Послушай, — Иешуа встал перед ней в полный свой, немалый рост, — это простой вопрос, и мне важно знать правдивый ответ. Веришь ли ты, что я помогу твоему сыну?
Иешуа, прищурясь, вглядывался в растерянные глаза женщины. Усиливавшийся ветер срывал с ее головы платок.
Вообще, погода портилась. Причем стремительно. На озере зарождался настоящий шторм, низкие тучи, невидные в темноте, скрывали луну и звезды. Истерично кричали птицы, чутко реагирующие на изменения погоды. Иешуа выглядел если не грозно, то весьма величественно — высокий мужчина в светлых одеждах, с длинными развевающимися волосами, одухотворенным лицом, стоял ровно, незыблемо — неподвластный набирающей силу буре.
Очень кинематографично — Петр смотрел на эту картину глазами человека из будущего.
Из домика потихоньку выходили рыбаки — трое еще державшихся на ногах приятелей, интересовавшихся, куда подевался их дорогой гость. Увидев Иешуа, они оперлись о косяки двери, вглядываясь в ветреную темень, с пьяным любопытством ожидая, что же будет дальше.
Иешуа стоял к ним спиной. Вот он наклонился к женщине и, перекрикивая ветер, спросил:
— Так ты веришь?
— Да! — крикнула она в ответ.
Иешуа неожиданно развернулся к стоящим позади рыбакам и резким, как выстрел, указующим жестом невольно заставил их отпрянуть.
— Вы! Вы верите в меня? Верите, что я смогу вылечить сына этой женщины? Верите, что маленький Навот, возмужав и окрепнув, будет выходить с вами в море и тащить сети с рыбой? Верите, что он станет первым в Кфар-Нахуме силачом? Вы верите в то, что я сделаю его таким?
Иешуа говорил это громко, почти кричал, ветер относил его слова в сторону, но рыбаки все слышали. Они были ошарашены картиной медленно приближающегося к ним явно одержимого бесом человека, которого они всегда знали как добропорядочного плотника из Назарета. Теперь он смотрел на них, как смотрел бы сам Бог. Эмоциональное воздействие усиливалось вытянутой впе-, ред рукой, с перстом, указывающим на них, плюс бурей, штормом, гоном облаков по черному небу… И впрямь — кино.
Мастер искренне наслаждался зрелищем.
Впечатлительные капернаумские рыбаки, простые ребята, с трудом отведя взгляд от Иешуа, переглянулись, пожали плечами, перекинулись парой коротких фраз, утонувших в шуме ветра. Самый рослый из них — Яаков, чуть подавшись вперед, прокричал:
— Да! Иешуа, да!
— Люди верят в меня! — беглый взгляд на Петра. — Верят! Я чувствую! Воистину верят!