Джеймс забрал Палмерстона, что и было оговорено в завещании, где кот был поименован, охарактеризован и передан на попечение, в случае если животное переживет меня, Джеймсу Александру Файфилду, проживающему на ферме Юз-Холл в Грейт-Синдон, единственному известному мне человеку, к которому я испытываю доверие…
— Как можно говорить такие жуткие вещи! — сказала Мирабель. — Подумать только, написать черным по белому подобное… Джеймс заслуживает всяческого доверия. Мне бы это было не по силам: невозможно держать кота в доме, где есть маленький ребенок.
Палмерстон так долго жил в Синдон-холле, что частенько возвращался туда, инстинктивно стараясь не попадаться на глаза Мирабель. Ибо, вопреки предсказаниям тети Джулии, дом она не продала. И не пустилась все менять, как ожидали в деревне, когда узнали, что продажи не будет. Синдон-Лодж не был перекрашен в белое, а входные двери — в голубое, в нем не поменяли полы, а кухню не оборудовали всеми мыслимыми и немыслимыми новинками. Мирабель не делала ничего вызывающего, не позволяла себе никакой показухи и не купила ничего, кроме небольшого скромного автомобиля. Казалось, что она на время залегла на дно, предпочитала одиночество, носила траур, и мать Джеймса даже сказала, что, наверное, все они были к ней несправедливы и, может статься, она и в самом деле была привязана к тете Джулии.
Положение изменилось, когда на сцене появился Гилберт Колридж. Никто не знал, где Мирабель с ним познакомилась, но в один прекрасный день его массивная машина «вольво» с кузовом универсал припарковалась у Синдон-Лодж, а на следующий день Мирабель заметили на пассажирском сидении, и через несколько часов вся деревня уже судачила о том, что у Мирабель появился ухажер.
— Он держится, как здравый, подходящий человек, — сказала мать Джеймса: местный беспроволочный телеграф никогда не обходил ее вниманием. — Двумя-тремя годами старше ее, женат не был — впрочем, в наши дни это никогда нельзя знать наверняка, — уже стал партнером в своей фирме. То, что необходимо Оливеру. Мальчику нужно, чтобы в доме был мужчина.
— Будем надеяться, что на этот раз ей хватит ума выйти замуж, — сказал отец Джеймса.
Но в целом, если не считать этого события, семейство Файфилдов потеряло интерес к Мирабель. Их не могло не задевать, что Мирабель, получившая все, чего жаждала: сначала доступ в Синдон-Лодж, а затем и сам Синдон-Лодж, утратила всякий интерес к ним. Джеймс слышал, как мать сказала, что все это выглядит так, словно Мирабель наговорила лишнего, живя у них: слишком открыто демонстрировала истинные свои желания — а теперь, когда они удовлетворены, старается как можно меньше общаться с теми, кто слышал ее излияния. Но Файфилдов это вполне устраивало, ибо любое появление Мирабель неминуемо влекло за собой неприятности и домогательства.
Лето выдалось более сухим и жарким, чем прошлое, и урожай ягод и фруктов был исключительно богат. Но в этом году не было тети Джулии и некому было бросать саркастические взгляды на корзинки с малиной. Дурман обыкновенный — datura, колючие яблоки — тоже не объявился в саду у Файфилдов, да, надо думать, и нигде в Грейт-Синдон. «Случайный гость», как было сказано о дурмане в справочнике дикорастущих растений Британии, он таинственным образом ушел в землю или перебрался в какой-то укромный уголок в дальних лугах.
Но если бы дурман и появился, для Джеймса он уже утратил всякое очарование. В июне ему исполнилось тринадцать, и он чувствовал себя безмерно повзрослевшим — не просто на один год, как прошлым летом. Прежде всего, он вырос на шесть дюймов, «вымахал», как выразилась его мать, так сильно, что порой малознакомая, высившаяся в зеркале фигура внушала ему чуть ли не тревогу. С невероятным удивлением оглядывался он назад, на ребенка, каким был недавно, ребенка, который готовил в кастрюльках отвары из ядовитых плодов и листьев, держал в клетке белых мышей и разводил гусениц в коробке́. Он перешел в подростковый возраст и больше ребенком не был.
Может быть, его рост и стал непосредственной причиной драмы, — «худшего дня моей жизни», как выражалась Розамунда, — а может, дело было в том, что миссис Ходжес попала к хирургу под нож, а может, то обстоятельство, что Женский институт, вопреки заведенному порядку, перенес встречу со вторника на среду. Причиной могло стать любое их этих обстоятельств, хотя, главным образом, случилось это со всей неотвратимостью потому, что Мирабель была тем, что она есть.