— Ну что ж, начнем? — спросил он, поправляя на себе автомат, брезентовую сумку на ремне и сдвигая на бок кожаный чехол с биноклем.
— Начнем, — отозвался словоохотливый Зубарев, и его лицо приняло деловитое выражение.
Иван Платонов уже две недели командовал отделением. За это время он кое-чему научил своих солдат. Однако не все они еще верили в то, что следопытство может пригодиться на войне. «Это вам не на зайца зимой ходить», — не раз говорил расчетливый и осторожный Петр Скиба.
— Начнем с того, что найдем чей-нибудь след, оставленный вчера, сказал Платонов. — Вчера погода была солнечная, небольшой ветер.
Разведчики рассыпались вдоль тропы. Было похоже, что они что-то потеряли и теперь старательно ищут.
Первым подал голос Шевченко:
— Вот след, оставленный, пожалуй, вчера, когда солнце стояло еще высоко.
Игнат Шевченко делал успехи в следопытстве. Платонов заметил сообразительность этого солдата на первых же занятиях. Однако не в меру торопливый и горячий, любивший быть первым среди товарищей, Игнат часто ошибался, не учитывал какой-либо мелочи.
Платонов подошел к Шевченко и внимательно посмотрел на вмятину, оставленную чьей-то ногой в сыром грунте, пощупал ее пальцем. На этот раз Игнат не ошибся: дно следа было подсушенным, комочки грязи, выброшенные вперед носком сапога, затвердели. Значит, след не свежий.
— А вот этот же след под кустом, — продолжал Игнат развивать свою мысль, — выглядит свеженьким, вроде его только сейчас отпечатали. Потому что в тени. А тень в этом месте была вчера во второй половине дня.
Платонов удовлетворенно хмыкнул и сказал разведчикам:
— Точно таким же должен выглядеть след, который мы ищем. На следы в тех местах, где вчера после обеда была тень, не обращать внимания.
Теперь разведчикам предстояло сделать самое трудное: «привязаться к следу», который оставил где-то на этой тропе исчезнувший вчера Дмитрий Кедров, найти то место, где он свернул с тропы.
Тихо шелестят листья на кустах чернотала и осины, мерно покачиваются под свежим весенним ветерком ветви стройных елей. Между ними видна голубизна апрельского неба, прозрачная и глубокая. Легко дышит грудь, в руках, в плечах, во всем теле чувствуется прилив сил. Но на душе неспокойно. Иван Платонов, шагая по тропе, хмурит рыжеватые брови, крепко сжимает правой рукой шейку приклада автомата и смотрит себе под ноги. Ничто не ускользает от его зоркого взгляда. Он видит, что не так давно по тропе, в сторону переднего края, прошли двое людей. Вмятины, оставленные сапогами на непросохшей земле, глубокие, шаг — узкий. Ясно, что они несли на себе какой-то груз. А вот вчерашние следы: один отпечатан сапогами, у которых скошены каблуки, а на носках железные косячки; второй сделан человеком, сильно выворачивающим наружу носки. А здесь кто-то прошел в ботинках. На их подошвах — шесть шипов. Этот след наиболее приметный.
«И угораздило его пропасть в такой день!» — вздыхает Платонов. Он слышал от начальника разведки, что Кедров шел на свидание со своим отцом и… не дошел даже до командного пункта батальона.
Платонов пытается представить отца незнакомого ему Дмитрия Кедрова, но перед мысленным взором встает его — Ивана — отец. Платонов видит далекую, затерянную в тайге, на берегу сибирской реки, заснеженную деревеньку, видит отца. Вспомнилось, как когда-то зимой они с отцом (Иван тогда еще был подростком) убили в тайге медведя. Отец связал убитому зверю лапы, продел между ними толстый кол. Потом, окинув Ванюшку оценивающим взглядом, спросил: «Понесем или сбегаешь за дядькой Прохором?» «Понесем», — баском ответил Иван. И они взвалили медведя на плечи. Ой как длинен был путь в деревню! У Ивана ломило плечо под тяжестью. Но он, стиснув зубы, ступал нога в ногу с отцом. «Передохнем?» — спрашивал отец. «Нет, еще малость пройдем», — отвечал Иван и смотрел под ноги, боясь, как бы не споткнуться и не упасть. А перед глазами плыли темные круги. Наконец отец не выдержал, остановился. Медведя положили на дорогу. «Нельзя, Ванюшка, надрываться, — сказал батька, — силу нужно с умом расходовать». «А я с умом», — упрямо ответил Иван и украдкой бросил в рот горсть снега.
Платонов представил себе, что это его старый отец приехал сейчас на фронт и дожидается своего Ивана где-то в штабной землянке. Но Ивана не могут найти, и отец начинает догадываться, что его нет в живых.
Платонов снова вздыхает и старается сосредоточиться на следах. Посторонние мысли мешают.
Перед глазами та же тропинка со знакомыми отпечатками обутых человеческих ног. И вдруг заметил, что следы ботинок с шестью шипами исчезли. Остановился, оглянулся назад. Подошли другие разведчики. Теперь все видели, что человек, обутый в ботинки с шипами, прошедший вчера по тропе, у непросохшей лужи потоптался на месте и свернул вправо к кустам. Ничего, конечно, в этом не было удивительного. Мало ли зачем нужно человеку свернуть в сторону. Но Платонова насторожило другое: на тропе, здесь же, у лужи, он увидел новый, совершенно незнакомый след вчерашней давности, направленный носками навстречу разведчикам.
Иван присел над отпечатком подошвы сапога, внимательно рассмотрел его. След — ничем не примечательный. На обнаженном сыром грунте хорошо видна широкая вмятина от каблука с железным косячком. Косячки стертые, и шляпки гвоздей не отпечатались.
В стороне от тропы вытоптана пожухлая прошлогодняя трава. Похоже, что в этом месте двое встретившихся людей долго стояли, переступая с ноги на ногу.
— Смотрите, — вдруг шепотом произнес Игнат Шевченко, — пуговица.
Шевченко подал Платонову пуговицу, которую нашел в траве.
Взглянув на находку, Платонов почувствовал, как у него быстро-быстро забилось сердце и к лицу прихлынула кровь. Эта обыкновенная шинельная пуговица говорила ему больше, чем все следы на тропе. По ниткам, которые остались в ушке пуговицы, и по клочкам сукна нетрудно догадаться, что пуговица оторвана с силой. Значит, в этом месте, у куста чернотала, была схватка.
Платонов развел руками в стороны, дав разведчикам понять, чтобы они посторонились, а сам внимательно начал осматривать место, где была найдена пуговица. Он без труда обнаружил, что три пары следов (их отпечатали ботинки с шипами на подошвах, сапоги с железными косячками на каблуках и еще чьи-то незнакомые сапоги) вели в глубь леса. Шире, чем обычные шаги, неполные и нечеткие следы ног свидетельствовали о том, что люди здесь бежали. Зачем? От кого? Это требовалось разгадать.
Следы привели к глубокой воронке среди кустов. Здесь, под грудой прелого листа и сушняка, обнаружили карабин и широкий металлический термос с откидными хомутиками, с винтами-барашками. Сомнений больше не было: след с оттиском железного стертого косячка на каблуке принадлежал Кедрову.
Встреча на тропе
Когда Дмитрию Кедрову передали, что его вызывает в штаб дивизии сам генерал, он не поверил. В блиндаж, где отдыхали солдаты, зашел командир взвода и приказал Кедрову собираться.
Дмитрий струхнул:
— Зачем это я понадобился командиру дивизии?..
А товарищи, хотя тоже недоумевали по поводу столь необычайного события, все же подшучивали над Кедровым. Особенно донимал Дмитрия острый на язык пулеметчик Новоселов:
— Чего тут непонятного? Ты же талант, Кедров, поговорить умеешь! Вот и назначит тебя генерал оратором дивизионного масштаба.
— Отвяжись! — сварливо отвечал Дмитрий. — Может, меня парикмахером назначат, так я с твоего языка начну. Больно длинный.
Дмитрий был недоволен тем, что ему приказали попутно занести на командный пункт батальона и передать старшине хозвзвода термос из-под каши.
«Таскайся с этой посудиной. А там еще старшина мыть ее заставит».
— Нет, ты все же талант, Кедров, — не унимался Новоселов. — Радио вполне можешь заменить. Узнал генерал, какой ты говорун, вот и решил послушать.
Кедров махнул на него рукой, взвалил на спину термос, взял карабин и протиснулся в узкую щель, соединявшую блиндаж с траншеей. Дмитрий был убежден, что разговорчивость человека — не такое уж плохое качество. В самом деле, что это за человек, если он слова отпускает в час по чайной ложке? С таким помрешь от скуки. Другое дело он, Дмитрий Кедрин. За словом к соседу не пойдет, но и пустомелей или каким-нибудь пустобрехом себя не считает. С понятием же он человек!