«Вася, нас не поймут, если не посетим».
Вася подумал и согласился.
Пристроились они к заграничной делегации, поднялись на борт.
Оба были уже теплыми.
Прониклись моментом.
А была у них бутылка водки для разговора.
«Вася, нас не поймут, если мы не отметим это событие».
Вася подумал и согласился: не поймут.
Примостились возле орудия, из которого стреляли по Зимнему, выпили за мировую революцию.
«Давай, — говорит Кукушечкин, — попросим мичмана еще раз по Зимнему шарахнуть. А хотя бы и холостым».
«Давай», — говорит Вася.
Но мичман оказался непьющим.
«Граждане, — говорит, — спрячьте спиртное и позвольте помочь вам сойти вон по трапу. Не позорьте себя и советскую родину перед иностранцами».
Кукушечкину бы, кланяясь и прося пардону, задом, задом по трапу. А он возбухать начал: а ты знаешь, кто я такой? А кто ты такой? Я специальный корреспондент солнечной республики. Ах, ты специальный корреспондент! Прекрасно!
Свистнул в дудку. Наряд милиции. Сопротивление властям. Слова разные. Бутылка разбивается о палубу. Иностранцы фотоаппаратами щелкают. Международный скандал.
Товарищи из Смольного, переговорив с редактором, звонят в кутузку и просят отправить Кукушечкина первым же рейсом в братскую республику. Наложенным багажом.
Прилетает. Звонит мне с проходной: «Как там настроение у главного?»
«Ждет, — говорю, — с нетерпением. Секретаршу за цветами послал».
Фронтовик-редактор ходит красный по кабинету, скрипит протезом. Уволю! Сошлю к чертовой матери в районную газету! Где у нас самый паршивый район в самой отстающей области? Тащи его сюда за вихры!
Какие вихры, Федор Михайлович?
Тащи, за что ухватишь.
Упирается.
Но затащили.
Посмотрел редактор на Кукушечкина, открывает молча сейф, достает пять рублей: «Сходи, похмелись, альбатрос. А с утра, как штык. Говорить будем».
И я с ним пошел за компанию.
Приказ есть приказ.
Сели в кафе. Заказали. Чокнулись. Ожил Кукушечкин. И давай мне о своих подвигах рассказывать. Упоил, говорит, всю команду славного крейсера «Авроры». До забвения. Вместе с двумя иностранными делегациями. А потом уговорил капитана шарахнуть из орудия главного калибра по Смольному. Хотели холостым, да снаряд перепутали. Тут их всех и повязали.
— Доволен, да? Пожилой человек, — пристыдил Кукушечкин Сундукевича. — Надеюсь, Дима, ты не думаешь, что все это правда?
— Что такое правда, Георгий Иванович? — отвечал Дрема. — Правда — лишь одно из заблуждений. История столько раз переписывалась, что нет никакого смысла ее изучать. Надо сразу придумывать свою.
— А ты, оказывается, циник, Дима, — удивился Сундукевич. — Но это не самое плохое в тебе. Хуже, что ты форель пивом запиваешь.
— Нет, дорогой Марк Борисович, запивать пивом форель — не самое ужасное. Самое ужасное, что мы с вами занимаемся ерундой.
— Что ты конкретно имеешь в виду?
— Книгу я конкретно имею в виду. Уберите из нее пять-шесть человек — и придется менять заглавие: «Сто самых скучных теток страны».
— Какая тебе разница? — сделал скучное лицо Сундукевич. — Не мы заказываем гимн. Мы его исполняем. Что заказали, то и исполняем.
— Да. Но подписи будут стоять наши, — возразил Дрема, — краснеть придется нам.
— И что ты предлагаешь?
— Ничего не предлагаю. Просто странно: среди выдающихся женщин, очень мало выдающихся женщин. В основном, бывшие челноки, крутые денежные тетки.
— Дима прав, — вмешался в спор приунывший Кукушечкин. — Мы, в конце концов, не лакеи. В конце концов, мы авторы. Я знаю очень много замечательных женщин, которых почему-то нет в списке.
— Я тоже знаю, — согласился с ним Сундукевич, — но что ты предлагаешь? Расширить список до бесконечности? У нас плотный график. Сроки. Конвейер. Что вы, ребята, как дети. Это заказ. Наше дело — честно его выполнить. Обыкновенная халтура. Мало мы с тобой халтуры переделали, Гоша?
— Много, Марк, много. Я предлагаю составить свой, дополнительный, список и предложить Двужильной.
— Нереально, Гоша. Физически не успеем обработать к сроку.
— Не думаю, что список будет большим. Десять — пятнадцать дам. Не более.
— Хочешь совет, Гоша? Не вмешивайся в женские дела. Почему женщин, которые нам нравятся, не включили в список? Наверное, есть причины. Это политика, Гоша. Предвыборные дела. Темный лес, вязкое болото.
— Мы никому ничего не будем навязывать. Но предложить должны. Если мы, конечно, не лакеи.
— Что ты заладил — лакеи, лакеи. Дались тебе эти лакеи. Я — что? Против? Я за. Давайте побыстрее заканчивать с этой мурой. Мне уже улыбаться больно. Думаешь, легко сделать сто портретов и ни разу не повториться? Не на паспорт снимаю.