Кукушечкин резко замолчал, откинувшись на спинку стула, задумался. Снова проводил ностальгическим взглядом изящный круп официантки, сделал первый большой глоток, едва не выткнув глаз соломинкой, и сказал в мрачном раздражении:
— А впрочем, чем я занимался всю жизнь? Ведь прав, свин неблагодарный. Хотя жестоко, жестоко…
— Не переживайте, Георгий Иванович, — сказал Дрема, пораженный искренностью старого и в меру профессии циничного репортера. — Каждое новое поколение рождается в другой стране, на другой планете.
— Ты это к чему?
— Пройдет время — он все поймет.
— Да дело-то не в нем… А, впрочем, дети всегда правы. Особенно когда не правы.
— Это почему же? — удивился Сундукевич.
— Они будут жить, когда не будет нас. Вот потому они всегда правы.
Сундукевич посмотрел на часы. В каждом его движении сквозила неотразимая элегантность.
— Почувствовали сегодня толчок? Пять баллов, говорят. Ну, Гоша, как мы организуем нашу работу? — спросил он деловым тоном и манерно поджал губы.
— Нам выделили подвальное помещение в офисе…
— Подвал? — оскорбился Сундукевич. — Подвал — это несерьезно.
— У них все помещения подвальные. Мне понравилось. Тихо. Уютно. Никто не мешает. Звонки на мобильный телефон не доходят. Обстановка при этом вполне цивильная и, я бы сказал, интимная.
— Насчет интима, — снова прервал Кукушечкина Сундукевич, — там, надеюсь, есть отдельная комната для меня?
— Ах, ты старый ловелас.
— Я серьезно, Гоша. Фотография — искусство серьезное. Ничего не должно смущать клиента. Никаких посторонних. Только я и клиент. Это мое условие. Ты же не думаешь, что достаточно навести объектив и щелкнуть затвором? Нет отдельного помещения — ищите другого фотографа.
— Хорошо. Договорились. Для тебя — отдельная комната. Мы с Димой будем работать на пару. Тебе, Дима, не надо отдельной комнаты? Вот и хорошо. Значит, так: я разговариваю, Дима параллельно рисует, затем отправляем клиентку к тебе, Марк.
— Мне нужна свежая женщина, — снова закапризничал Сундукевич. — Сначала клиенткой занимаюсь я, потом вы. Это мое условие.
— Хорошо. Право первой ночи за тобой, — согласился Кукушечкин. — Конвейер такой: сначала фото, потом интервью и шарж. Кстати, Дима, нужно, чтобы шарж был одобрен клиенткой. Не возражаешь? Вот, кстати, список наших героинь. В трех экземплярах. Каждый, обработав клиентку, вычеркивает ее навсегда из своего списка.
— Вот это другое дело. Научный подход, — одобрил Сундукевич конвейерное производство.
Он снял очки и, поднеся скрепленные степлером бумаги к самому носу, сказал мрачно:
— Теперь такой вопрос — оплата.
— Договор, — раздал очередную бумагу Кукушечкин. — Ознакомьтесь и подпишитесь.
— Ну, это не серьезно, Гоша! — разочаровался Сундукевич, быстро просканировав документ. — Сейчас без предоплаты ничего не делается. Я требую предоплату. А потом, что это за вознаграждение? Это не вознаграждение. Это материальное оскорбление. Я что — уличный фотограф с обезьянкой? Они что думают: щелкнул затвором — и готово?
— Не суетись под клиентом, Марк. Для того я и раздал предварительно договор, чтобы подготовиться к разговору с заказчицей.
— Что-то бифштекс долго не несут. Пойду, поговорю с хозяйкой, — сказал Сундукевич, поднимаясь из-за столика.
Седой, сверкающий золотой оправой очков, элегантный, изящный, неотразимый, как сам сатана, он подошел к стойке, за которой скучала дородная тетя в пионерской форме.
— Привет, родная! А ты совсем не изменилась, только красивее стала. Узнаешь меня?
— Да кто же вас не знает, — отвечала, пряча недовязанный чулок и лучезарно улыбаясь, пожилая пионерка.
— Как муж? Дети? Бабушкой не сделали?
— Вот старый пройдоха, — сказал Кукушечкин Дреме с ироничным восхищением, — ты посмотри, что с женщиной стало. Цветет и пахнет. Сейчас она ему всю жизнь расскажет. Исповедуется и сама второе принесет.
Так все и вышло.
— Вы давно ее знаете? — спросил Дрема, когда тетя, пожелав приятного аппетита, удалилась, молодо покачивая бедрами.
— Я? Впервые вижу, — равнодушно отвечал Сундукевич, по старой привычке протирая вилку салфеткой и улыбаясь издали хозяйке.
Центральный комитет женской партии ютился в подвальном помещении старинного купеческого дома, построенного в византийском стиле.
В советское время здание принадлежало КГБ.
— «Место сбора при землетрясении», — прочитал Сундукевич надпись на кирпичной стене. Стрела указывала на дворик, обсаженный по периметру темными липами.