Напившись и умывшись, они опять возвратились на трамвайный путь. А вот и поворот; рельсы, изгибаясь вправо, скрывались в чаще. Евгению представилось, что вот прямо сейчас на них из-за сплошной стены деревьев вылетит очередной трамвай; успеют ли они отскочить? Главное, и сойти-то с рельсов практически некуда, путь буквально зажат между зарослями с обеих сторон… Да нет, не могут исчезновения происходить так часто, к тому же сейчас день, а днем трамваи не исчезают, иначе были бы свидетели… И все же Евгений почувствовал себя намного лучше, когда они прошли длинную дугу и вновь увидели впереди прямой участок пути.
К тому времени, как начало смеркаться, они все еще шли, и конца пути было не видно. Пейзаж, впрочем, изменился; земля стала более сухой, но не рассыпалась песком, а трескалась твердыми комьями, трава — более редкой, но и более высокой, с твердыми трубчатыми стеблями, среди деревьев слева и справа все чаще попадались совсем засохшие или умирающие. Голые стволы часто были оплетены чем-то вроде вздутых вен; Дракин сперва подумал, что это лианы-паразиты, возможно, как раз и послужившие причиной гибели деревьев (а в результате и своей собственной), но, присмотревшись, понял, что они образуют единое целое со стволами. Евгений неоднократно всматривался в серое марево вверху, пытаясь понять, становится ли оно ближе по мере подъема, но так и не смог это определить. Несмотря на то, что подъем все еще периодически сменялся более короткими или пологими спусками, у Евгения практически не осталось сомнений, что они поднимаются со дна огромной котловины, стены которой становятся все круче; отдыхать, соответственно, приходилось чаще. Парадоксальным образом это внушало Дракину надежду: ну не могут же трамваи катиться вертикально, значит, скоро они должны добраться до верхнего края. Правда, о том, что он увидит на этом краю — в самом буквальном смысле краю света? — он не имел представления. Во всяком случае, вряд ли это будет дверь с надписью «Выход»…
В любом случае, пока что деревья мешали рассмотреть, что там впереди. Хотя ноги Евгения ныли от усталости, мокрая от пота рубашка противно липла к телу, а во рту, наоборот, пересохло от жажды, он был полон решимости идти (или скорее уже карабкаться) дальше. Как знать — может быть, осталось преодолеть какой-то километр, и не придется задерживаться здесь до утра в неизвестности… к тому же, вероятно, проход между мирами открывается только ночью. Алиса, однако, оглядывалась по сторонам; юноша подумал, что она ищет место для ночлега, и стал прикидывать, как убедить ее пройти еще немного…
— Стой! — решительно сказала девушка.
— Еще довольно светло, — возразил Дракин, обходя ее и продолжая шагать вперед в надежде, что она поневоле последует за ним, — а нам уже, наверное, немного осталось…
— Тебе — немного, да, — донесся ее спокойный голос из-за его спины, — если не остановишься. Ты что, не слышишь?
Только теперь он отвлекся от своих мыслей и понял, что спереди доносятся звуки, каких здесь он еще не слышал — какие-то жесткие скребущие шорохи и мелкий дробный цокот. Евгений сделал по инерции еще один шаг, затем осторожно раздвинул высокие стебли, которыми заросли пути — и увидел.
В первый миг это показалось ему гигантским черно-блестящим щупальцем или, возможно, телом исполинской пупырчатой змеи, тянущимся поперек путей. Затем он понял, что оно состоит из отдельных элементов. Сплошным потоком двигались уродливые безглазые головы, отягощенные могучими жвалами, бронированные сегменты хитиновых панцирей, покрытые редкими волосками членистые конечности, вонзавшиеся острыми коготками в грунт…
Муравьи — или, скорее, термиты. Только каждый из них — величиной со среднего бультерьера.
Несколько секунд Евгений, замерев, смотрел на это шествие. Затем очень медленно и осторожно отступил назад.
— Можешь говорить, — разрешила Алиса, видя его замешательство. — Они не слышат. И не видят. Только нюхают.
— Угу, феромоны… — пробормотал Дракин, думая о своей потной рубашке. — И что нам делать?
— Ничего. Ждать, пока пройдут.
— Долго?