— Не очень. Темнеет. К ночи они все будут в гнезде.
— Воображаю, какого размера этот их муравейник…
— Как три наших дома, — подтвердила Алиса. — Но это сверху. Главное — под землей. Там ходы на много… — она замолчала, видимо, не знала слова, чтобы обозначить длину.
— А те яйца, что ты приносила… — Евгению явственно вспомнился чуть не съеденное им насекомое, — это ведь их?
— Таких, как они.
— Ты что же — забралась в гнездо? Как тебя не съели?
— Я нашла разрушенное гнездо. Там не было живых. Антон бы учуял.
— Разрушенное? Это какой же величины должна быть тварь, разоряющая такие муравейники?!
— Такой же.
— В смысле?
— Они воюют друг с другом.
«В этом они не одиноки», — подумал Дракин, а вслух произнес:
— Странно, что победители не съели все яйца побежденных…
— Они воюют не ради еды.
— А ради чего тогда?
— Разве ты не знаешь?
— Нет, — удивился Евгений. — Я-то откуда? Я не энтомолог.
— Тогда я тем более.
Логично, мысленно согласился Дракин. Не может же она знать, о чем думают местные насекомые — насколько слово «думают» здесь вообще уместно. Но все же то, как она сформулировала свой ответ, показалось ему странным. В ее тоне не было сарказма, как можно было бы предположить. Она словно и в самом деле была уверена, что уж ему-то хорошо понятны причины муравьиных войн…
Они отошли для верности еще дальше назад и, усевшись чуть в стороне от рельсов, перекусили остатками сырой баранины. Евгений отметил про себя, что подобная пища уже не вызывает у него никакого смущения или дискомфорта. Ну и правильно, собственно — брезгливость хороша, пока она способствует, а не препятствует выживанию…
Стемнело — не до абсолютной черноты, а так, как всегда темнело по ночам здесь; подъем ничего в этом плане не изменил. Подозрительных шорохов спереди больше не доносилось; Алиса, выдвинувшись с Антоном на разведку, подтвердила, что муравьи ушли. Место для ночлега, однако, подходило мало — сплошной густой сухостой вокруг, острые ломкие ветви, какие-то длинные колючки, опять же, близость муравьиной тропы (а возможно, и самого муравейника) ближе к утру вновь могла создать проблемы. Девушка хотела повернуть назад, ибо приглядела по дороге пару более привлекательных полянок, но Евгению удалось уговорить ее пройти еще немного вперед. Она полагала, что дальше будет только хуже, но Дракин сразил ее аргументом, что она здесь прежде не бывала и не может знать наверняка.
Однако Алиса, похоже, была права — подъем становился все круче, уже явно больше тридцати градусов, а сухая почва под ногами превращалась в каменистую осыпь. По бокам, подступая вплотную к дороге, кривились и щетинились иглами скрюченные, перекрученные узлами уродцы, похожие на гибрид саксаула с кактусом. Пробуксовывая на сыплющихся из-под ног камнях, Евгений всерьез опасался за целостность своих хлипких сандалий, никак не рассчитанных на подобные марш-броски (когда он осматривал их в последний раз, на подметках уже появились поперечные трещины, а кожаный верх кое-где начал отрываться), и мысленно восхищался Алисой, которая шагала по этому каменному крошеву босиком и вела себя при этом столь же стоически, как и ее пес. Выразить восхищение вслух он не решался, опасаясь, что в ответ услышит отнюдь не благодарность.
Однако и терпение Алисы было не безграничным. Когда справа от дороги из мрака выступила почти ровная каменная плита, девушка категорично объявила, что они заночуют здесь. Евгений не решился ни спорить, ни продолжать путь один, хотя ему казалось, что дальше и выше, нависая над уродливыми деревьями, маячит что-то более темное, чем окружающая ночь; однако он и сам уже полностью выдохся и был счастлив повалиться на твердое каменное ложе, которое показалось ему в этот момент не хуже мягкой перины. Едва его сердце и дыхание вернулись к нормальному ритму, как он заснул.
Посреди тропически-длинной, но отнюдь не тропически-теплой местной ночи Евгений проснулся от холода. Точнее говоря, почти проснулся; не открывая глаз, он поерзал на месте, пытаясь занять более энергосберегающую позу, и наткнулся на что-то теплое рядом. Прильнув к этому источнику тепла, он снова заснул.
Наконец, под утро он Дракин проснулся окончательно. Спина мерзла, но груди и животу было тепло, и чье-то дыхание щекотало ему ухо. Евгений открыл глаза и обнаружил, что лежит в обнимку с Антоном, который, похоже, тоже был не против погреться чужим теплом. С другого боку к собаке прижималась Алиса, и вовсе положившая псу голову на плечо.
Евгений поспешно отпрянул и брезгливо поморщился, обнаружив на своей рубашке следы собачьей слюны. Светало; стало быть, они проспали не меньше десяти часов, что, конечно, неудивительно после трудного похода накануне. Однако отдохнувшим он себя не чувствовал — скорее, наоборот, разбитым. Ломило уже не только спину — ныло все тело; Дракин понадеялся, что причина тому лишь в физических нагрузках и долгом сне на твердом камне. Проклятый зуд, оставивший его во сне, теперь радостно наверстывал упущенное, расползаясь по всей коже. Не вытерпев, Евгений принялся яростно чесаться сквозь одежду и смог остановиться только минуты через три. «Может, я блох от Антона подцепил?» — подумалось ему. Но он тут же понял, что блохи тут ни при чем — они кусаются в каких-то конкретных местах, а не вызывают равномерный зуд по всей поверхности тела. Закинув руку через плечо, он поскреб и спину — и ощущение под пальцами ему не понравилось. Кажется, лопатки начали опухать. Да что ж это с ним такое?! Ревматизм какой-нибудь? Только этого не хватало…