Методичного Берендорфа сразу же заинтересовала советская процедура перемены фамилии, но ни на один из пятнадцати его вопросов Федор не смог ответить. Вместо этого он поведал об удаче, которая впоследствии ожидала трех странствующих подростков: они отыскали работу, нашли небольшое жилье в Удельной, близ Москвы, причем совершенно бесплатно, - хозяин, добродушный и словоохотливый украинец, искал сторожа на долгую зиму и согласился принять троих. Всех дружков освободили от воинской повинности - Кирилл Соколов был близорук, у спортивного Игоря Циоменко обнаружили компенсированный порок митрального клапана, что не помешало ему отлично бегать на лыжах, Федора признали "негодным к строевой службе" по причине чудовищного плоскостопия его гигантской стопы (сорок пятый размер). Первая осень трех приятелей мирно пролетела в обществе снегирей и заиндевелых стволов статных берез. Соседний островок смешанного леска оказался островом сокровищ, изобилующим костеникой, княженикой, поддубнами, белянами и подмолочниками, которыми в течение нескольких месяцев они питались.
Дорога к ближайшей станции - то есть зимой дороги не было, приходилось пробираться по эверестам сугробов - не превышала трех километров.
"Хорошо, что в России есть такие солидные дружбы", - сентенциозно и восторженно перебил Берендорф. Федор мысленно откорректировал галлицизм собеседника (прочные) и продолжал повествование.
После вьюжной и снежной зимы Кирилл Соколов героически сдал экстерном экзамены на аттестат зрелости и намеревался поступить, несмотря на насмешки приятелей, в институт, фабриковавший киноактеров и сценаристов. Вместо этого он буйно влюбился в дочь какого-то заправилы научно-исследовательского института по НОТ 6 (насмешливый Федор немедленно предложил расшифровать абракадабру этой аббревиатуры как Нелепый Отвратительный Труд) и весной, после женитьбы и переезда в Москву, был принят в лоно этого заведения на какую-то туманную должность. Он первым покинул снега, снегирей и березки Удельной, но не приятелей, которых он гостеприимно привечал в квартире его весьма негостеприимной жены.
В ту ледяную эпоху Игоря Трегуба, ставшего Циоменко, кроме девиц, ничто не занимало. Он нашел место ночного сторожа на какой-то нескончаемой стройке и днем возвращался в Удельную, в сопровождении одной, двух, трех красавиц, которые стоически одолевали неодолимые сугробы, лихо, как матросы, скребли полы, вдохновенно занимались стиркой и самозабвенно пекли пирожки. Когда Федор к вечеру возвращался в заснеженный дом, его встречал вкусный воздух и приятный жар маленькой кухни. В единственной комнате на небольшом столе возносились горки золотистых пирожков и скопища пустых бутылок. Чуть пьяненький Циоменко блаженно курил на кровати, окруженный, как паша, своими дневными подругами.
Вскоре Федор нашел работу санитара в Первой городской больнице; в ней он проводил двадцать четыре часа, за что получал право на свободные сорок восемь часов. Он грезил о получении аттестата зрелости, хотя экзамены его страшили, и долго колебался между школой для медицинских работников, в которой не требовался аттестат, и курсами иностранных языков. Он колебался и в выборе языка, но в конце концов выбрал французский, потому что...
"О, это так естественно для русских, - снисходительно заметил Берендорф, - они всегда были галломанами".
"Les Russes, peut-etre, mais pas du tout les Sovietiques, cher monsieur", 7 - насмешливо отозвался Федор.
"Что же вас тогда привело к французскому, а не к английскому или немецкому, например? Этот ужасный Зо-Ла, - шутливо передразнил Берендорф русское произношение имени французского сочинителя, - которого у вас так демонстративно чтят... или не менее ужасный Сартр?"
"Оксана", - засмеялся Федор.
Они познакомились в печальных московских сумерках близ Казанского вокзала, когда снежная осыпь и аметистовый свет заката скрадывали монотонную скуку одичалой столицы. Пересекая вокзальную площадь, они шли друг другу навстречу в серой толпе жителей пригородов, торопившихся на поезд. Через несколько шагов оба одновременно оглянулись, затем остановились, причем какой-то паршивый "Москвич" чуть не лягнул колесом замершего Федора. Когда он осмелился приблизиться к юной особе в темно-синем пальто с лисьим воротником, то был поражен цветом ее глаз, сиявших как аметистовый закат. Сперва они долго курили в небольшом привокзальном сквере, затем, окоченев, пили кофе в отравленном пoтом и табаком гигантском зале ожидания Казанского вокзала, окруженные кочующими россиянами и безобразными мозаиками.
Оксане было девятнадцать лет - и она только что, по собственному выражению, "с треском и плеском провалилась" на экзаменах при поступлении в Институт иностранных языков. Эта неудача не обескуражила ее, и она намеревалась возобновить свою атаку в следующем году, а тем временем совершенствовать свои познания на курсах иностранных языков близ Якиманки. На следующий день Федор поступил на эти курсы. Если бы Оксана изучала пракрит, аккадский, полабский или латгальский языки, он вдохновенно овладевал бы вместе с нею одним из этих экзотических наречий. Но она выбрала французский.
"Как она была красива, Павел Сергеевич! Немыслимо, непостижимо! Представьте себе совершенно идеальный овал лица, небольшой нос с горбинкой, глубокие аметистовые глаза и вечная полуулыбка на губах... И - каштановая волна волос, с золотистым блеском. Это была моя первая возлюбленная!" - с ироническим смехом прервал он после недолгой паузы свой лирический поток.
"Что ж вы оставили такую красавицу?" - добродушно упрекнул Берендорф, с интересом ожидая ответ, который не последовал.
Через несколько дней после встречи она приехала в Удельную. К счастью, ночной сторож Циоменко и его подруги отсутствовали. Они провели прекрасный день и прекрасную ночь, гуляя в соседнем смешанном прилеске, где сойки с круглыми зеркальцами на черных крыльях и снегири с малиновыми брюшками вылетали из оснеженных елей. По возвращении домой долго грелись у печки, источавшей приятный пахучий жар, а затем долго пили перцовую водку. Ночью Федор проснулся: ему померещился подозрительный шорох возле окна, но нагая подруга так крепко прижималась к его руке, что он не посмел потревожить ее. Утром возвратился ночной сторож Циоменко в сопровождении двух новых подружек. В течение нескольких дней он добродушно и бескорыстно восхищался стaтью, аметистовыми глазами и каштановой головой Оксаны.