– Подумать только, такая маленькая штучка стоит целое состояние, – сказал Топеш, задумчиво глядя на узкий картонный прямоугольник, торжественно возлежащий в самом днище перевернутого бочонка. Для пущей важности кто-то застелил днище старой газетой.
– Начнем! – произнес дядюшка Леон, встряхивая шляпу.
Вместо денег шляпа была заполнена теперь клочками бумаги, торопливо свернутыми в трубочки. Клочки были пусты, лишь на одном торопливо, корявыми буквами было выведено: "Билет"...
Люди подходили, брали из шляпы дядюшки Леона бумажную трубочку, отходили в сторонку и разворачивали ее. После чего одни молча швыряли пустой клочок бумаги наземь, скомкав его, другие вертели бумажку так и сяк, чуть не рассматривая ее на свет, третьи равнодушно совали пустой жребий в карман робы и улыбались, будто именно этого они и ожидали.
Когда подошел черед Топеша, он побледнел как мел и, сунув руку в шляпу, которую дядюшка Леон держал на весу, на мгновение закрыл глаза.
Медленно развернул Топеш трубочку – ничего!.. Он изорвал бумагу тщательно, в мелкие клочки и пустил их по ветру.
– Плакали твои денежки, жених! – крикнул босоногий мальчишка, но Топеш не удостоил его даже подзатыльника.
Между тем количество бумажных трубочек в шляпе старого Леона стремительно таяло. Уменьшалось и количество людей, еще не испытавших свой жребий.
Подошла очередь Орта. Юноша протянул руку и равнодушно взял трубочку, лежащую на самой верхушке.
Люсинда бросила на него быстрый взгляд.
Орт развернул бумажку.
– Я выиграл билет! – сказал он громко.
На лице Топеша выражение растерянности вдруг сменилось торжествующей улыбкой. Смысл ее расшифровать было нетрудно. Итак, жребий пал на Орта. Пусть пропали деньги Топеша – зато теперь соперника поглотит Лабиринт. Быть может, Люсинда станет отныне благосклоннее к нему? Разве не ею, Люсиндой, заняты – увы, безответно – все помыслы Топеша?
Что же касается Орта... За него беспокоиться нечего: доля этого баловня судьбы, краснобая и книжника, обеспечена. Лабиринт определит Орту место в жизни. То самое место, для которого создан Орт, где он полнее всего сможет проявить себя. Что это будет за место? Его, Топеша, этот вопрос волнует меньше всего. Пусть только Лабиринт уведет Орта далеко-далеко. Чем дальше, тем лучше.
Хотя Топеш слушал не раз рассказы о том, как устроен Лабиринт, он имел достаточно смутное представление относительно принципа действия этого плода человеческого гения.
Топеш знал, что Лабиринт охватывает весь гигантский город, мегаполис, раскинувшийся не только вширь, но и вглубь. Бесконечные этажи строений тянулись ввысь, пронзая облака, опускаясь на много миль под землю, и повсюду проходили коридоры Лабиринта. Лабиринт был оснащен чуткими электронными анализаторами, которые, пока человек проходил извилистые коридоры, должны были определить его склонности, способности, о которых он подчас и не подозревал, привычки – короче, все, что составляет личность человека. Соответственно, Лабиринт определял, где именно, на каком посту человек, прошедший испытание, сможет принести наибольшую пользу своим согражданам.
Надо ли говорить, что решения Лабиринта были окончательными и обжалованию не подлежали.
В общем, все, что слышал Топеш из уст старого портового оператора относительно Лабиринта и что он припоминал сейчас, пока приятели шумно поздравляли Орта с выигрышем, было довольно мудрено. Топеш твердо усвоил главное: вход в Лабиринт стоит дорого. Тот, кто не может заплатить, прозябает в гавани, в качестве городской накипи, как любит повторять дядюшка Леон.
Единственный человек в гавани, прошедший Лабиринт, был оператор порта, ныне угасший старик, днюющий и ночующий на пульте управления гаванью. Оператор обладал удивительным даром схватывать на лету и координировать тысячу погрузочно-разгрузочных операций, в которых сломала бы ногу любая счетная машина. Говорят, до того, как Лабиринт определил ему место руководителя порта, оператор, не подозревая о своем истинном призвании, показывал фокусы с шестизначными числами в ярмарочном балагане. Впрочем, возможно, это были не более чем досужие вымыслы: ведь и для ярмарочного балагана тоже нужно было пройти Лабиринт.
Что касается старого оператора, то он не любил касаться своего прошлого, а расспрашивать его не решался никто, даже бесшабашный Орт.
Ближайший вход в Лабиринт помещался недалеко от пакгауза.
Орт, однако, медлил.
– Живее, Орт! Скоро гудок, – сказал дядюшка Леон. Орт вдруг поднял высоко над головой билет в Лабиринт – свой выигрыш.
– Кто желает испытать судьбу? – спросил он. – Кто хочет пойти вместо меня в Лабиринт?
Он обвел всех взглядом, и те, на ком останавливались глаза Орта, отворачивались либо потуплялись.
"Почему они отказываются от своего счастья? – подумал Орт. – Слишком забиты? Не хотят искушать судьбу? Опасаются разгневать Фортуну, улыбнувшуюся ему, Орту?"
– Нет, Орт. Жребий справедлив. В Лабиринт должен отправиться ты, – сказал строго дядюшка Леон.
– Мы любим тебя, Орт, и желаем тебе счастья, – добавил кто-то из толпы.
– Ты выйдешь в мир и расскажешь о гавани, расскажешь о нас тем, кто живет на других ярусах, – сказала молодая женщина с ребенком на руках.
– Только не забывай нас, – произнесла Люсинда, но ее слабый голос потонул в шуме толпы.
Толпа, предводительствуемая дядюшкой Леоном, рядом с которым шел хмурый Орт, покинула тень и вышла на солнцепек.
Покатая железная дверь, казалось, срослась с невысоким холмом, поросшим вереском. Не мудрено: в последний раз она отворилась чуть не полвека назад, когда из нее вышел молодой инженер в легкомысленном галстуке бабочкой, – Лабиринт направил его сюда старшим оператором городского порта.