«А где эта nebbish?[16] – говорил теперь Сол, почти за дверью Ткацкой комнаты. Он, решил Питер, стоял возле входа в главную спальню Сола и Эстер. – Он вернулся из города?», а Эстер сказала что-то утвердительное озабоченным тоном, а Сол спросил: «Он свой костюм-то хоть получил?», а Эстер заверила его, что да, получил, а Сол произнес: «Помощник официанта. Schlemiel![17] После того, что я для него сделал. Мой кузен Ави, наверное, в гробу переворачивается, если, конечно, эти нацистские ублюдки ему его предоставили», а Эстер сказала что-то вроде «Тсс, он же тебя услышит!» – и раздался звон и бряканье кубиков льда, когда Сол передал ей свой стакан. «Нальешь мне еще такой же? – попросил он. – И будь готова. Через полчаса выезжаем». Хлопнула дверь. Скрипнул пол, когда Эстер заспешила по коридору. Питер повязал галстук вокруг воротника рубашки и подошел к раскладушке. Он повернул голову в сторону оклеенной туалем стены. Прищуренный глаз благородного оленя, которого преследовали охотящиеся лорды и девицы, таинственно уставился на Питера. Питер лег и закрыл глаза от вечернего солнца.
К тому времени, как они прибыли в гольф-клуб – не в «Уайт Стэг», который очень сильно напоминал Питеру Schloß Charlottenburg, а в «Брайар Роуз», куда пускали евреев, – кузен Сол основательно окосел, как бы сказали американцы. Питер нахватался от работников кухни «Ойстер Бара» множества подобных фраз, обозначающих опьянение: готовый, накушавшийся, ужравшийся, и самое образное – заливший глаза. Состояние Сола подходило под все вышеперечисленное. По всему дому в Ларчмонте в удобных местах были расставлены бутылки «Краун Роял». Питер натыкался на темно-синие бархатные мешочки с золотыми надписями и окантовками в фонографе Сола, в закуточке для принятия пищи, в раздевалке бассейна и в дамской комнате рядом с фойе – в последнем случае, под подолом вязаной дамы, которая прикрывала туалетную бумагу. Еще, по всей видимости, Сол припрятал бутылку в бардачке «Вольво», чтобы было удобно глотнуть немного во время езды. Дороги в Ларчмонте были серпантинными: они извивались посреди огромных обнаженных горных пород и вдоль береговой линии пролива, а от нестандартной езды Сола они становились еще более изогнутыми. Как-то раз Сол не только пересек желтую разделительную линию – это случалось довольно часто, – но и оцарапал «Вольво» об один из валунов, от чего раздался пронзительный визг, а Эстер схватила Сола за руку и закричала: «Соломон, ты же нас убьешь!», а Сол стряхнул ее руку и заорал: «Черт возьми, Эстер, отстань от меня! Я знаю, что делаю!» Получившаяся в итоге пробоина вдоль всей боковины автомобиля оказалась достаточно глубокой, чтобы заработать ошарашенный взгляд от чернокожего парковщика, прежде чем подсунутая ему Солом крупная купюра привела его в чувства. Питер оправился не так быстро. Он не испугался угрозы аварии, но его тошнило, и вестибюль клуба качался и кренился у него перед глазами, пока он не совладал со своим желудком.
Все устремились в сторону ресторана. Друзья и коллеги Сола – «шишки», как они себя называли, сильные мира сего, доктора, адвокаты, владельцы бизнесов, которые открывали школы и жертвовали на благотворительность. По пути к столу они останавливались, чтобы похлопать по спине Сола, поцеловать в щеку Эстер и улыбнуться Питеру. В нишах вестибюля стояли цветочные композиции; на стенах висели портреты президентов клуба – и самый заметный среди всех – Сола; под ногами лежал роскошный ковер с золотыми узорами; обои мятного цвета с веселыми полосами и розовыми фламинго; над головами позвякивала люстра. Искусственно охлажденный воздух благоухал запахами алкоголя и бесчисленных женских духов. Питер прошел следом за Эстер к столу ресторана с видом на поле для гольфа и внезапно очутился перед темноволосой женщиной его возраста в ярко-желтом платье и жемчугах.
– Питер, – произнесла Эстер, – это мисс Рейчел Нуссбаум. Рейчел, это наш кузен Питер из Европы, о котором я рассказывала твоей маме. – И Эстер ущипнула Питера за руку сквозь пиджак.