— Что у вас, Антон Сергеевич? — Лев Николаевич демонстративно взглянул на часы. — Меня ждут в мэрии.
— Это по поводу нового корпуса, — зачастил тот, еще больше выпучив глаза. — Вы хотели посмотреть чертежи, вы просили их подготовить… Я могу показать… — Недоговорив, он плюхнул портфель на дальний конец стола, расстегнул застежку и принялся вываливать уйму бумаг.
— Не сейчас. — Лев Николаевич поморщился: откровенная тупость подчиненного его раздражала. — Вы не поняли? Я же сказал: меня ждут в мэрии.
— Извините! — Подчиненный всплеснул руками, его шея побагровела, а глаза чуть не вылезли из орбит. — Извините, я сейчас! — Он принялся торопливо заталкивать бумаги обратно в портфель.
— Лев Николаевич, — раздался вдруг из интеркома взволнованный голос секретарши, — можно вас на секунду? Это очень важно!
— Что? — раздраженно спросил начальник. — В чем дело?
— Я не могу говорить. — Виктория перешла на свистящий шепот. — Но это очень важно!
— Черт! — Лев Николаевич покосился на спрятанный под столом кейс, потом на подчиненного, который трясущимися руками убирал в портфель чертежи, и в несколько шагов покинул кабинет.
Едва он вышел из кабинета, Антон Сергеевич словно переродился. Он выпрямился, стремительно обежал стол, вытащил из-под него кейс, вернулся на прежнее место. Из своего огромного портфеля он вынул второй кейс, точно такой же, как первый. Чемоданчик Льва Николаевича ловко запихнул в свой портфель, сверху завалил чертежами. Свой же кейс поставил на место похищенного, у кресла начальника, метнулся к другому концу стола и снова с глупым видом принялся засовывать в портфель чертежи и листы документов.
— В чем дело? — Лев Николаевич вышел в предбанник и раздраженно уставился на секретаршу.
Та выразительно взглянула на дверь кабинета, из-за которой доносилось сосредоточенное пыхтение Антона Сергеевича.
Шеф пожал плечами и прикрыл дверь плотнее.
— Так в чем дело? — Он навис над секретаршей, как грозовая туча над утлым парусником, затерявшимся на просторах океана.
— Это как раз насчет Антона Сергеевича, — зашептала секретарша. — Еще вчера хотела вам сказать.
— Что такое? — раздраженно прошипел Лев Николаевич. — Сейчас не самый подходящий момент…
— Я вчера видела, как он садился в машину к Федору Михайловичу! — едва слышно выдох-нула Виктория.
В другой день Лев Николаевич благосклонно выслушал бы такую информацию, более того, она бы его весьма заинтересовала. Еще бы — его непосредственный подчиненный, заместитель по хозяйственным вопросам, вступает в контакты с главным конкурентом! Здесь явно просматривается какая-то интрига.
Но сегодня у него были дела важнее, и Лев Николаевич, побагровев, рявкнул на секретаршу:
— Занимайся своими делами!
Он развернулся и хотел вернуться в кабинет, но Виктория внезапно разрыдалась. Она уронила лицо в ладони, узкие плечи затряслись. Сквозь бурные рыдания прорывались отдельные слова:
— Зачем же так!.. Я хотела как лучше… вы же просили меня сообщать… я старалась…
Женские слезы всегда действовали на Льва Николаевича удивительно сильно, тем более что Виктория была для него не совсем посторонней. Вздрагивающие плечи и беззащитный затылок вызвали в душе железного человека неожиданное движение. Он склонился над ней, погладил по узкой спине, достал из кармана платок. Секретарша подняла заплаканное лицо, взглянула на шефа полными слез глазами. Он вытер ее лицо своим платком и смягчившимся голосом проговорил:
— Не надо так, не надо, я погорячился. Это действительно важная информация, спасибо тебе. Если все будет хорошо, я возьму тебя с собой в Москву…
— Правда, Лев Николаевич? — Лицо секретарши посветлело, как небо после грозы.
— Правда, правда! — Он потрепал ее по щеке и вернулся в кабинет.
Антон как раз закончил убирать в портфель свои бумаги. Он взглянул на шефа глазами свежезамороженного минтая и забормотал:
— Извините, Лев Николаевич, я уже ухожу, меня уже нет… Уже ушел.
— Вон! — заорал шеф.
Антона как ветром сдуло.
Лев Николаевич выдохнул, мысленно сосчитал до десяти, взял кейс и покинул кабинет.
Секретарша проводила начальника преданным взглядом, но как только дверь за ним закрылась, лицо ее изменилось. Вместо трогательной беспомощности на нем проступили расчетливость и высокомерие. Виктория сняла трубку местного телефона и, услышав знакомый голос, проговорила: