Пока эксперт гипсовал следы во дворе, Жеглов в кабинете директора базы провел небольшое собрание.
– Значитца, так, товарищи, – сказал он коротко и ясно. – О том, как вы охраняете народное добро, – об этом будет отдельный разговор, и виновные ответят по всей строгости. Я тут прикинул – взяли у вас товаров тысяч на восемьдесят. По рыночным ценам, конечно. Это раз. Дальше: организуйте комиссию, чтобы снять остатки и навести учет – все ли похищенное зафиксировали и так далее. Без обид и, как говорится, без личностей хочу предупредить: не дай вам Бог – кому-нибудь из матерьяльщиков – вздумать примазать чего-нито к похищенному: воры, они ведь все как есть покажут, когда возьмем мы их…
И столько было несокрушимой уверенности у Жеглова в том, что он возьмет воров, будто за угол выйдет и из соседнего дома дворника приведет, что кладовщики враз и согласно закивали, прижимая к сердцу руки: мол, дело ясное, всем понятное и как же может быть иначе?
А он продолжал свою речь:
– Это, значитца, два. И третье: нынче же обеспечьте охрану социалистической собственности должным образом, а то вас вчерашние гости по новой оглоушат! Все…
Я приехал в Управление около шести часов и сразу же направился в столовую. Я уже заметил, что все последнее время испытываю неутихающее чувство голода – даже не голода, а какой-то хронической несытости. Наверное, мой здоровый организм бунтовал против скудного городского пайка, привыкнув к доброму армейскому приварку, который к тому же разведчики ухитрялись усиливать и разнообразить за счет «боевой подвижности и тактического маневра по тылам врага», как выражался старшина Форманюк.
Над окошком кассы клочок бумаги доводил до сведения сотрудников: «Имеются в продаже белковые дрожжи (суфле) в качестве дополнительного бескарточного блюда». Я охотно выбил чек на три порции суфле, рассудив, что после долгого пребывания на воздухе полезно поддержать гаснущие силы любыми средствами, и пошел в зал. У раздачи назревал скандал: красный от возмущения Пасюк, держа на огромной ладони тарелку, допрашивал молоденькую веснушчатую повариху:
– Шо це таке за суп, перший раз бачу – холодная вода з рисом та сухохфруктамы? Як его исты?!
– Да вы поймите, – оправдывалась курносая, – это заграничное ресторанное блюдо, очень вкусное и полезное – фруктовый суп!
– Та плювать мени на заграныцю, я ее усю ногами пройшов! Якой то суп, як вин сладкий, то не суп, а компот! А з рыса гарна каша, а не компот, тю… Борщ мени давайте! – И Пасюк решительно сунул девушке тарелку.
– Вот народ несознательный, – посетовала повариха, но спорить не стала и налила Пасюку полную до краев тарелку борща. Он пошел, довольный, за столик, а несознательный народ вокруг, досыта насмеявшись, стал просить девушку подавать борщ на первое, а новомодный суп – на третье.
Мне удалось получить у нее оба супа, у другой раздатчицы я взял гуляш и три стакана суфле – густой серой жидкости с фиолетовым оттенком, не слишком аппетитной на вид, – и пристроился на освободившееся место у окна, рядом с Пасюком, который, покончив с борщом, сообщил мне последние новости. По заданию Жеглова он побывал на работе у Ларисы Груздевой, в драмтеатре, и узнал, что за день до убийства она уволилась. В костюмерной она говорила, что собирается для начала отдохнуть на юге.
– А где именно, с кем? – поинтересовался я.
– Вона казала, що у Крым поидет, чи как… Або з ким – невидомо. Кажуть ти костюмеры, шо дуже гарная була вона баба, добра та несварлива. Принесла, кажуть, на прощание торт, та була дуже в гарном настроении…
Я обсосал мослы, которые назывались гуляшом, подумал вслух:
– Странно… Надя ничего насчет ее увольнения и поездки на юг не говорила. Надо бы ее переспросить – не могла же она не знать о таких планах Ларисы?
– Должна була знаты, – согласился Пасюк. – Тем более шо у тот же день Лариса сняла со сберкнижки уси свои гроши…
– Какие гроши? – удивился я. – У нее разве были деньги?
– Булы, – подтвердил Пасюк. – Жеглов по телефону разузнал, иде воны булы, в якой касси, а я поихав. Кассирша справку дала – от, бачь…
Пасюк вынул из кармана гимнастерки сложенный вчетверо листок – справку сберкассы. Счет Ларисы был заведен в тридцать девятом году, постепенно пополнялся и достиг к двадцатому октября восьми тысяч пятисот рублей, которые в этот день были получены полностью.
– Сразу все деньги сняла?.. – удивился я.
– От и кассирша мени казала, шо просыла ее счет нэ закрывать, хоть пьять червонцев оставить… Алэ Груздева отказалась…
Попробовал суфле – это было довольно вкусно, и я с удовольствием выпил все три стакана. Пасюк дождался меня, и мы поднялись в кабинет. Пасюк устроился за столом писать рапорт о проделанной работе, а я, сытый и вполне удовлетворенный сегодняшним обедом, который был одновременно и ужином, принялся расхаживать по кабинету, размышляя о новостях, добытых Иваном. Мне казалось, что они имеют какую-то связь с происшедшими событиями, но уловить эту связь я пока не мог…