Арина так замечталась, что даже не сразу поняла, что перед ней.
Церковь, магазинчик на углу, соседний зеленый пятиэтажный дом — все было на месте. А вот вместо двора с каштанами и своего дома Арина обнаружила замусоренный пустырь.
Арина даже не испугалась. Все было как обычно — дурной сон, сейчас ее растолкают — и снова резать, зашивать, колоть… Будни.
Но сон проходить отказывался. Арина слонялась вдоль пустыря. Ей хотелось вернуться к вокзалу — и пройти эти три остановки еще раз, может, тогда наваждение спадет.
Кто-то подошел сзади.
— Еще в сорок первом. В сентябре. Выскочить никто не успел.Арина узнала голос соседки из зеленого дома.
— Анна Самойловна?
— Ой, Ришенька, живая! Хорошо-то как. А твои вот… В одну минуту. А ты только сегодня приехала? Пойдем ко мне, умоешься с дороги, поешь…
Арина отвернулась.
— Я, наверное, пойду, у меня еще дела в городе, — сказала она глухо.
Пыль
Арина не знала, куда шла. Тоже въевшийся, как грязь, навык — идти вперед, не разбирая дороги и не глазея по сторонам, упершись невидящим взглядом в дорогу перед собой. Так можно идти весь день, не замечая холода, голода и жажды. «Пыль — пыль — пыль — пыль от шагающих сапог» — строчка из старого стихотворения вертелась в голове, как заезженная пластинка. Уже пять лет.
Сама того не замечая, Арина шла маршрутами своей жизни. От дома — до школьного здания красного кирпича. Мимо пустыря, где Аринины одноклассники встречались в футбольных матчах и просто потасовках с учениками соседней школы для особо одаренных детей.
Одаренные были странненькие — в черной форме дореволюционного образца, даже в фуражках и с пряжками на ремнях. То и дело употребляли какие-то странные словечки. Вообще держались как-то отстраненно, общались больше друг с другом, но видно было, что не задаются.
Хотелось познакомиться с ними поближе, но дружить с одаренными считалось ниже достоинства.
Сейчас школьное здание было почти цело, но пусто — ни одного не треснувшего стекла, в нескольких оконных проемах следы пожара.
А вот здание Медицинского института не пострадало совсем. Даже студенты и абитуриенты все так же кучковались на ступенях главного входа, сидели с книгами вокруг фонтана в скверике неподалеку, хлопали огромными, как не для человека сделанными, дверями.
Правда, казалось, что война не тронула институт потому, что тот просочился в собственное прошлое, в те времена, когда он был первым в России женским медицинским институтом, а мама Арины — студенткой. Ни среди ошалевших первокурсников, пытающихся зазубрить латинские названия костей, ни среди мудро улыбающихся старших, чувствующих себя корифеями медицины, парней не было. Может, двое или трое на всю пеструю компанию.
Арина мимолетом подумала об этом — и сразу забыла, снова сосредоточилась на пыли левантийских улиц под ногами. Улицы шли, не останавливаясь, мимо больницы, где работала Арина после института, мимо аптеки, где работала мама, мимо клиники отца. Мимо здания школы милиции, теперь полуразрушенного, мимо Северного порта, мимо стадиона, мимо оперного театра, мимо цирка. И наконец остановились у ограды Южного кладбища.
Кладбище это было любимым местом детских прогулок Арины. Бабушка Фаина, когда ей выпадало погулять с любимой внучкой, надевала нитяные перчатки, соломенную шляпку
с выгоревшими синими цветами, брала Арину за руку — и вела ее сюда. Перед оградой всегда спрашивала: «К кому пойдем?». Арина помнила: к папиным родственникам Качинским — налево, к маминым Палеям — направо, а к дальним предкам Шершеверам и Крифуксам — через мостик, на старую территорию.
Позже, когда бабушка уже сама лежала справа от входа, Арина ходила сюда одна. Хорошее место, чтобы подумать, помечтать — и не бояться быть в самый неподходящий момент выдернутой из своих мыслей.
И родители были довольны, что заботу об участках Арина взяла на себя.
В тридцать девятом, после особо снежной зимы, старое надгробье Качинских треснуло, Арина сама заказала новое. Оно было больше предыдущего, и, когда его устанавливали, Арина поняла, что туда поместятся еще три строки: Павел Качинский, Виктория Качинская, а когда-нибудь — и Арина Качинская. Она представляла, как после смерти окажется за огромным круглым столом с плюшевой скатертью, среди знакомых бабушек и дедушек, смутно припоминаемых прабабок и прадедов …