— Ой, что там делает твой пёс? От стресса избавляется?
Я лихорадочно подкапывался под стену в том месте, где через узкий провал до меня доносился тот самый запах. Оттуда лилось тускло-жёлтое мерцание. Долька круга, полукруг…
Сэт, по всей видимости, решил нарыть нам путь к отступлению — будто не было калитки. Земля так и летела в стороны под напором сильных лап, оседала вниз… Просунул туда пасть и ухватил нечто массивное, плоское, отполированное.
— Зеркало! Он нашёл зеркало!
Нельзя позволить нежным человеческим рукам первыми коснуться магии. Я чуть побегал вокруг них, будто бы в приливе радости, подышал на то, что держал в зубах, хорошенько его обслюнил и лишь тогда сложил к ногам. Обезврежено.
— Старинная бронза, — я вертел в руках диск. Полировка была практически нетронутой, на оборотной стороне прощупывался сложный и тонкий рисунок.
— Именно, — Шевонн отлично держала себя в руках: на лице не было написано почти ничего. — Поверни к свету реверсом. На обороте должна быть кельтская Дева Мария.
— Голограмма в духе древних китайских. Напротив рисунка металл уплотняется и вызывает преломление лучей прямо перед зеркальной поверхностью. Я читал о таком в «Науке и Жизни», — бормотал я.
— Там ещё и кельтская триада женщин выгравирована вторым слоем, — кивнула Шевонн. — Девственница с ребенком Арианрод, жена из цветов Блодайвет, старуха Керидвен, или Чёрная Свинья Смерти.
— А глубоко внизу — прочие фамильные клейноды, верно?
— Да. Под ногами, но так укромно, что никому не приходило в голову искать. Это твои, Замка, Беларуси: как пожелаешь. Они никуда не денутся до утра, а мы…
— Послушай, пойдем ко мне в номер и хорошенько напьёмся чего-нибудь местного до белых аистов! — рассмеялся я.
Наверное, мы оба уже во дворе замка были изрядно под хмельком, потому что бросили драгоценную находку рядом с ненужным более инструментом и бросились в постель одетыми…
Я не спал, хотя вполне мог. Сытая и умиротворённая дирг-дью почти не опасна. Они вообще не сосут кровь, как в старину, — перешли на буйные человеческие страсти. Ужас, гнев, горе, похоть, любовь — вот истинная пища этих дьяволиц. Они заразились от людей, им даже стало присуще нечто человеческое: жалость? И ещё они обладают ясным умом и чутьём, мало уступающим собачьему.
Потому я и не стал мешать ей, когда утром она покинула спящего и забрала талисман с собой, бережно завернув в тонкую тряпицу.
— Ты одного корня со мной, Сэт, — проговорила Древняя, бесстрашно наклонившись к моей пасти, — ты должен понять. Мой предок привёз на эту землю своих богинь и оставил мучиться с голоду. Что с того, что он был христианином? Святые люди тех времён не воевали с нами, но сплетали древние мифы с новой верой. И теперь во многом осталось так. Я ухожу, пока твой хозяин не пропал насовсем, и беру с собой укрощённую опасность. Таков договор.
Напоследок она сняла с шеи запаянную цепочку и положила рядом с моими лапами.
— Это ему в утешение, понимаешь?
…Я стерегу покой Друга. Когда он проснётся, мне придётся его успокаивать. Он будет рваться следом за Шевонн, возможно, после Минска ему даже стукнет в голову последовать за ней в Зелёную Страну, и уж точно — в Беларуси он больше не появится. Пока.
Ибо я очень надеюсь на крестик, что мне для него дали. Он широкий, плоский, слегка расширяется на концах, и по кольцу, опоясывающему середину, идёт надпись на средневековой католической латыни:
«Не ищи покоя в мире, ищи покой в себе».