«По-господски живет», — отрешенно подумал Веригин, тотчас же вспомнивший, что не завтракал, и под ложечкой у него неприятно засосало. Сидеть бы теперь ему не в этой уютной комнате с игрушечным столиком, а в кают-компании на своем лейтенантском краю, уминать бы вволю белый хлеб с маслом, запивая его дегтярно-черным, сладким до приторности чаем.
Алевтина Павловна увела Варьку переодеться с дороги, они о чем-то шептались за дверью, посмеивались и, кажется, ладили, а Веригин, вытянув шею, неприкаянно переходил от стены к стене, удрученно любуясь гравюрами с видами на Адмиралтейство и свинцовую Неву, а сам тем временем, тревожась, размышлял, что часа через два он должен быть на пирсе, чтобы успеть вовремя на корабль, и удастся ли вечером съехать на берег — известно одному богу вкупе с товарищем старшим помощником капитаном второго ранга Пологовым.
Женщины вернулись в комнату, и тотчас все прошли к столу. Алевтина Павловна усадила Варьку на хозяйское место, и Веригин неожиданно почувствовал себя в этом чертовски милом уюте даже не гостем, а человеком, забежавшим по случаю на минуту. Алевтина Павловна, пощебетав, что у лейтенанта Андрея Степановича чрезвычайно милая — «такая, знаете ли, славненькая, такая славненькая» — жена, пригубила чашку с чаем и тотчас упорхнула на рынок, и они остались наконец-то одни.
— Здравствуй, Варь, — сказал Веригин, целуя ее розовые ладошки. — Я рад, что ты здесь.
— Здравствуй, Андрюша. — Варька на глазах теплела.
— Но ответь мне: как ты решилась на это? Какой тебя ветер подхватил?
— Не знаю. Ничего я не знаю. Все это так странно. И ты, и я — все странно, — несколько раз повторила Варька, отнимая руки. — Я тебя как-то нехорошо во сне увидела, жалким ты каким-то пришел ко мне. Вот, собственно, и все. А потом телеграмма от тебя. Мать в слезы, отец говорит: поезжай.
Веригин невольно вспомнил вечеринку у дяди Пети, ту ленивую смиренницу, которая, словно напророча, посмеялась над ним: «Я думала, ты мужчина», зябко поежился: «Фу-ты, черт, а ведь и верно — жалкий», и только тогда сказал в сторону:
— Хорошо, что ты приехала. Только скучно тебе тут будет.
Варька насторожилась:
— Почему?
Веригин помолчал.
— Не знаю. Сумею ли сегодня еще на часок вырваться, а завтра уже точно не вырвусь.
— Но почему?
— Потому, что в ночь уйдем в море.
— Куда? — чего-то не поняла Варька.
— Не все ли равно — куда. В море.
— Но как же так?
— Так уж, Варь. — Он хотел сказать: «милая моя женушка», но не сказал, язык не повернулся. — Такая уж у нас судьба…
— Что же мне-то, так все и бежать вслед за тобой?
— Не надо, Варь, бегать. Обживайся здесь, привыкай, потом чего-нибудь сообразим.
— Потом? А ты знаешь, что я взяла в институте отпуск всего на две недели? У меня этого «потом» может и не быть.
— Будет, Варь, все у нас будет: и простой отпуск, и очередной, и еще какой-нибудь.
— Ах, Андрей, Андрей, ты на самом деле непутевый.
— Сперва — неловкий, потом — смешной, теперь — непутевый. Интересно бы знать, каким я буду через минуту, через пять.
— Боже мой, разве это так важно? Главное, что ты есть, а какой ты — это второстепенное, хотя, может, тоже главное, но все-таки второстепенное.
Он засмеялся над ее лукавой наивностью или наивной лукавостью, что было одно и то же, поднялся, с шумом отодвинув стул, и, подхватив Варьку на руки, перенес ее на кушетку, стал на колени, зажмурился, на ощупь нашел ее губы. Она освободилась не сразу, тихо спросила, словно подтолкнув:
— Ну что же ты?
Веригин занервничал, не зная, что нужно делать. «А вдруг она обидится! — подумал он растерянно. — А вдруг я ее обижу?» И пока он думал, во дворе хлопнула калитка, послышались голоса — мужской и женский, — Варька быстро опустила ноги на пол, поправила прическу и пересела к столу, лениво и грустно улыбнулась, словно ушла в себя.
— Ах ты, муж ты, муж…
Веригин смущенно шагнул навстречу вошедшим Алевтине Павловне и Першину, засуетился, начал переставлять стулья.
— Некогда, некогда, э-э… Веригин, — нарочито грассируя, заговорил Першин и тотчас без всякого перехода обратился к Варьке: — Ну вот и вы. Ну здравствуйте. Веригин прожужжал нам о вас все уши. Сочтем за честь, если пригласите нас, почтенных холостяков, на новоселье. — И опять без перехода Веригину: — А с тебя, э-э… Веригин, коньячишко. Еле уломал коменданта. Документ я уже вручил Алевтине Павловне. Так что считай себя законным совладельцем этой милой светелки, правда, только на срок, оговоренный джентльменским контрактом. Но это уже так, житейские мелочи, на которые не стоит обращать внимание. А теперь, если угодно, прошу в машину. К обеду велено быть на борту.