— А-а, пустое… Я среднее орудие (Веригин машинально уточнил для себя: «расчет среднего орудия») послал стволики разнайтовить, а тут большой замполит кубрики обходил. Ну, и пристал, дескать, почему народу мало. Я ему отвечаю в том роде, что, дескать, в расходе. А он опять: «Где Веригин?» Ну я ему, естественно: «Вахта и все такое прочее».
— Ох, Медовиков, Медовиков, подведешь ты меня…
Медовиков удивился, даже деланно обиделся:
— Это я-то? Да ни в жисть. Только он появился, я дневальному мигнул, тот наверх, шепнул, что следовало, старшине. Старшина, не будь лопух, всех в башню упрятал. У нас все шито-крыто.
Веригин покачал головой, и Медовиков не понял, одобрил он его действия или осудил, сказал, чтобы успокоить:
— Половину-то народу старпом забрал, а что б я с оставшимися успел? Да и тему эту мы уже проходили.
Веригин опять покрутил головой, так и не решив, выказать ли Медовикову свое неудовольствие или не выказывать, и промолчал. Он все-таки успел проверить и средний стволик и отцентровать правый, и, когда прибежал рассыльный сказать, что его зовет старпом, Веригин уже надел шинель и снова превратился в вахтенного офицера.
Пологов встретил его ворчливо, догадываясь, что Веригин ходил к башне:
— Поменьше гуляйте, побольше службой занимайтесь. Тут штабные циркачи то и дело на берег снуют, так что будьте с ними построже. — И спросил: — Семафора не было, что баржа с боезапасом отвалила?
— Никак нет.
— Глядите в оба. Чуть заметите, сразу играйте боевую тревогу для первого дивизиона.
Боезапас для стволиков — каких-нибудь шесть-семь ящиков на погреб — с точки зрения артиллериста главного калибра, был плевый, но порядок есть порядок, и старпом скрепя сердце дал «добро» на боевую тревогу для первого дивизиона. Придется отпустить с палубных работ строевых матросов, а дел еще оставалось невпроворот, все шло как-то не так, как хотелось бы, и хорошо бы еще на сутки отложить выход, но командир уже согласовал приказ с адмиралом, адмирал — со штабом флота, маховики раскрутились, и легче было задержать солнце на горизонте, чем отложить выход крейсера в море. Старпом это понимал лучше, чем кто-либо другой, но хоть понимать-то и понимал и ничего переделать или изменить не мог, но всякий раз сердился, что командир путал ему все карты, и так же, как Медовиков по отношению к Веригину считал, что, будь он на месте каперанга, вел бы корабельное хозяйство куда как лучше. А то вот и это еще недоделано, и это не готово, и третье, и четвертое… Впрочем, для подсчета всех недоделок у старпома не хватало на руках пальцев, но, вместо того чтобы возражать командиру, он налево и направо пушил подчиненных. Ничего не попишешь — такова служба…
— Впрочем, — передумал старпом, — прежде доложите мне, а потом уже будем играть тревогу. — Он рассудил правильно: тревогу можно играть, когда баржа только-только отвалит от пирса, а можно да и нужно — в этом старпом был уверен, — когда она подойдет к борту, и тогда для работ останутся в запасе полчаса. — Вы меня поняли, Веригин?
— Так точно, товарищ кавторанг.
«Ни черта ты не понял, — лукаво подумал старпом, — ну и ладно. Понял или не понял — не в этом дело. Главное, что теперь эти полчаса у меня в кармане».
Семафор с поста СНИС пришел через четверть часа, а спустя еще минут двадцать пять старпом Пологов приказал поднять сигнал «Принимаю боезапас», и Веригин объявил первому дивизиону — по сути, самому себе — боевую тревогу.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Как бы там дело ни шло, но к ужину стволики во всех башнях были установлены и отцентрованы, боезапас в снарядные погреба принят, артиллерийский дозор усилен, словом, корабль, не снимаясь с якоря, приобрел новое качество, и первый дивизион весь в целом и каждый в отдельности из его команды: Кожемякин, Веригин с Самогорновым, Медовиков, Остапенко — чувствовали себя именинниками, потому что с этого часа весь слаженный организм корабля, все его многочисленные боевые части, службы и команды подчинялись единому целому — предстоящим стрельбам.
Все это так, но есть одна удивительная тонкость в корабельной жизни, которая порой смещает понятия, накладывая их одно на другое: ради артиллеристов созданы корабли, но Они же, повелители огня, боги войны, покрывшие неувядаемой славой бело-голубой флаг в Севастополе и Кронштадте, Полярном и Одессе, на всех видимых и невидимых морских дорогах, в мирные дни прибирают палубу, красят борта, швартуют к стенке корабль и грузят продукты на потребу всей команде.
Может быть, поэтому на отборочных комиссиях призывники охотно идут в электро-механическую школу, в школу связи, даже в объединенную школу, в которой помимо сигнальщиков и рулевых готовят еще и коков и хлебопеков, и очень неохотно определяются в школу Оружия. Машинист и на гражданке машинист, боцман пойдет работать такелажником, а комендор, отслужив установленный срок, оставляет свою специальность на корабле. Но, бог мой, стоит ли говорить об этом! Ради тех упоительных минут, которые испытывает комендор на стрельбах, когда он почувствует себя громовержцем, можно многим поступиться.