— Так точно, был.
Румянцев резко обернулся к старпому Пологову:
— Я же просил вас никого не отпускать на берег. Это что такое? Старшие офицеры — на борту, лейтенантики, видите ли, гуляют. Мне самому, что ли, прикажете наводить порядок?
Старпом Пологов исподтишка страдальчески подмигивал Веригину, подбадривал его, говори, дескать, говори, только не молчи, но Веригин словно онемел и совсем стушевался, не поняв, чего от него хочет Пологов.
— Пили, что ли?
— Никак нет, товарищ командир. Ко мне жена приехала.
Пологов облегченно вздохнул и отошел в сторону.
— Жена? — гневно спросил Румянцев. — Ах, жена, — более миролюбиво повторил он. — Да-да, жена, — уже спокойно сказал каперанг. — Так на крыльях летал бы, а то раскис как мокрая курица. Знал же, что учения на носу, мог бы и погодить.
— Бывает, что годилка-то и не годит, — пошутил старпом Пологов, безошибочно угадав, что каперанг отмяк и гроза на сей раз миновала.
— А ты не защищай. В наше время сперва учились стрелять, а потом женихались, а теперь, видишь ли, все наоборот. Ступайте, Веригин. Мы без вас подумаем…
Командир боевой части Студеницын вывел Веригина на ходовой мостик и там коротко, но вразумительно сказал:
— На коленях выпрошу для тебя еще один галс, но если и на этот раз запорешь — пеняй на себя. Больше в башню не пущу. Мальчишка.
Веригин вжал голову в плечи и круто повернулся — «через левое плечо кругом марш», — съехал на поручнях на полубак, огляделся. Он и не заметил, в какой день и в какой час по-весеннему посветлела вода и небо будто бы стало глубже, приветливее, как это в школьной хрестоматии у Фета? «Чиста небесная лазурь, светлей и ярче солнце стало». «А ведь Варька-то права, — подумал Веригин. — Права Варька-то. Не будет у нас весны. Все будет, а весна минет и не задержится на нашем полустанке».
Крейсер выходил на боевой курс, и Веригин заспешил к себе, скользя на мокрой палубе и невольно опасаясь нового поворота, хотя и знал, что пока не отстреляется Самогорнов — каперанг изменил порядок стрельб, — никакой эволюции не будет, но после случая с Остапенко уж лучше поберечься, чем потом всю жизнь каяться. «Поздно беречься-то, Веригин, — словно кого-то другого попрекнул он, так все-таки было легче. — Беречься-то поздно теперь… — И мысль его сама потекла дальше, к острову Гогланду, к матросу Остапенко. — Как же он ухитрился выпасть? — И опять попенял, теперь уже прямо обращаясь к себе: — А ты-то чем лучше? Он первый раз в море, растерялся, не сообразил, а ты-то… ты-то… Гордость курса, прирожденный артиллерист… Курица мокрая! — И оттого, что эти нехорошие слова сказал ему каперанг, Веригин неожиданно, только здесь, на палубе, смертельно обиделся, почувствовал себя несчастным, забытым людьми и богом, этаким казанским сиротой, которого и пожалеть-то некому. — Возьму и брошусь за борт, и думайте потом что хотите». Ему представилось, как будет убиваться Варька и как каперанг начнет жалеть его, такого способного и молодого, но дальше думать не оставалось времени: вторая башня пошла на курсовой угол.
Его встретил Медовиков, вопросительно вскинув брови, видимо встревожившись не на шутку, но Веригин только нехотя мотнул головой: нашел, мол, время для сантиментов, сел за визир, и тотчас вторая башня громыхнула коротко и звонко, словно шарахнула по броне дубиной. Прямо перед щитом выскочили три столбика. Веригин, и радуясь, что у Самогорнова получился такой верный залп, и завидуя, что залп получился у Самогорнова, а не у него, Веригина, мысленно отсчитал десять секунд, необходимых Самогорнову для поправки — «больше полтора», подумал Веригин, — и не ошибся: ахнул залп — и столбики выросли за щитом.
Классически стрелял Самогорнов, командир башни, старший лейтенант, без двух минут комдив, вторым залпом взял щит в вилку, третьим накрыл цель и перешел на поражение. «А ведь и я так могу, — ожесточился на себя Веригин. — Могу, черт подери! — И уже больше не завидовал удачливому Самогорнову: — Давай, Самогорнов, жми, Самогорнов, чтобы щепочки летели».
Третья и четвертая башни отстрелялись несколько хуже. Хуже только потому, что прямо-таки здорово стрелял Самогорнов, словно и не стрелял, а решал в артиллерийском классе задачи, где все ясно как божий день и даже есть готовый ответ.
Веригин позвонил Самогорнову, восторженно закричал:
— Слушай, ты — бог. Поражаюсь, восхищаюсь и преклоняюсь.