Выбрать главу

— Не надо так много, — весело сказал Самогорнов, которому каперанг только что выразил свое удовольствие. — Усек, как надо палить? Ляжем на боевой курс — не мельтеши. Лучше потеряй на подготовке секунд десять — пятнадцать, верней придешь к поражению.

— Попробую, — осторожно ответил Веригин, не очень-то веря, что в этом походе ему придется «мельтешить» или вообще что-то делать. Он, правда, еще надеялся, что ему могут разрешить повторную стрельбу, но надежды эти были скорее отчаянием человека, которому уже не на что надеяться. Теряясь в догадках — разрешат или не разрешат? — и негодуя на себя, что одной оплошностью, одним неверным шагом он мог перечеркнуть всю свою карьеру и все свои мечты обратить в химеру, Веригин сжался весь, притаился за визиром, как будто ушел от людей и даже от себя скрылся. Ему хотелось сорваться с места, бежать на ходовой мостик, что-то там доказывать, просить, если хотите, умолять, а он вынужден был, вперясь в окуляры, вслед за другими командирами башен учитывать все эти перелеты, недолеты, выносы влево и выносы право, делить их, прибавлять и убавлять, чтобы привести потом стрельбу к столь желанной вилке, накрытию и поражению. Это же так было просто, когда стреляли другие башни, и почему-то все получалось так постыдно, нелепо, когда стрелял он сам. Теперь Веригину казалось, что это какое-то наваждение, рок, что ли, сотворил над ним злую шутку, и если бы он в последнее время не нервничал, не переживал и не мельтешил, по словам Самогорнова, попусту, то все было бы хорошо, но и нервничал он, и переживал, и мельтешил в основном из-за Варьки, а Варька не могла сыграть роковую роль — не могла, и все тут, — и, значит, все приходилось валить на наваждение, на кого-то третьего или четвертого, хоть и понимал, что этим наваждением, и третьим, и четвертым, был он сам. Но как не хотелось повиниться даже перед самим собой. Мог же ведь ошибиться и матрос, обслуживающий автомат, могла попасть негодная партия снарядов, могло же ведь…

— Первая башня, ложимся на боевой курс…

«О господи, — подумал Веригин, но как-то спокойно и трезво, словно заранее знал, что должно получиться, и был готов к этому. — Ну что ж ты, господи, в бога мать, товарищ каперанг вместе со Студеницыным и комдивом Кожемякиным!» Он начал распалять себя, но тотчас до него дошло, что это бесполезно — он успел перегореть, и все ему как-то сразу стало безразлично: только скорей бы кончилось, а там будь что будет.

— Медовиков, — машинально позвал он. — С командами стволиков — на башню.

— Есть на башню, — весело, как бы работая на настроение Веригину, отозвался Медовиков. — Живей, братцы. Мы им сейчас дадим жару и копоти.

— Андрей Степанович, — негромко, видимо прикрыв микрофон ладонью, просипел по прямой связи комдив Кожемякин. — Спокойнее. Возьми себя в руки.

— Я — в норме, товарищ капитан-лейтенант.

— Добро. — И после минутной паузы: — Первая башня, открыть огонь.

Что-то подступило под сердце — вот оно! — отозвалось слабой дрожью в руках, тотчас отлегло, и сразу все стало понятным: там щит, здесь Веригин, а между ними десятки кабельтовых, расстояние плевое, если учесть скорость снарядов. Значит, там щит, который буксирует тральщик, а здесь Веригин, живой комок человеческих нервов. Дурея от сознания, что с этого мгновения он — и только он! — хозяин положения и никто не волен помешать ему, Веригин окрепшим, словно налитым голосом, подал первую команду:

— Башня, курсовой… Дальномер, дистанцию…

Веригин священнодействовал и ликовал, хотя делал все почти механически, но где-то глубоко в подсознании была твердая ясность, что он делает правильно, с точностью выверенного часового механизма, и ошибки быть не может.

— Больше полтора… больше один… Лево три… Товсь!

Он помедлил, вернее, ему показалось, что он помедлил, хотя ничего уже изменить или переиначить было нельзя: он забыл, какие величины поправок он ввел в автомат стрельбы. Человек продиктовал свою волю машине, и теперь машина сама диктовала свою волю человеку. Если они поняли друг друга, то все должно сложиться хорошо и просто, как дважды два — четыре, если не поняли, то…

— Залп! — Веригин бережно, словно лаская, нажал на ревун, и за лобовой броней ударили орудия. «Пошли, милые, пошли, — словно заклиная, напутствовал их Веригин, и они пошли, три куска стали с медными ободками, которым — и стали, и медным ободкам — рабочие руки придали законченную форму, чтобы они надежнее ввинчивались в воздух и, елико возможно, не отклонялись от заданной им траектории. И они не отклонились, но всплесков не последовало, и чертики — «как шандарахну» — не выскочили. Что-то колыхнулось на щите, но что именно, Веригин не успел разглядеть и ждал долго — это долго длилось считанные мгновения — серебристых, аккуратных, словно точеных столбиков, и когда понял, что они не появятся, обреченно вытер со лба холодную испарину.