Старпом Пологов отвечал за состояние дел в штурманской, артиллерийской, минно-торпедной связи боевых частей, радиотехнической и других служб, но главных механизмов — котлов, турбин, генераторов постоянного и переменного тока — он почти не касался. Над ними, сведенными в электромеханическую, или пятую боевую часть, властвовал главный механик крейсера; там он был царь и бог.
В распоряжении командира боевой части два находились все калибры и виды артиллерийского вооружения крейсера, но второй по значению офицер этой части капитан-лейтенант Кожемякин отвечал только за главный калибр, кроме которого были еще два дивизиона — противоминный и зенитный. В этой хитроумно составленной пирамиде лейтенанту Веригину отводилась одна башня со всеми ее людьми, орудиями, механизмами наведения, подачи снарядов и зарядов, с погребами, в которых хранился боезапас. Никифор же Остапенко отвечал только за вертикальное наведение среднего орудия и конечно же не знал, что делается в снарядном и пороховом погребах своей башни, не говоря уже о боевых постах матросов других частей, служб и команд. Но и Остапенко, и Веригин, и комдив с командиром боевой части и старпомом, и каперанг являли одно целое, и от того, как это единое целое дышало и жило, зависело, готов ли корабль к бою и походу или не готов.
— Значит, пальнем, — сказал Самогорнов, переходя на левый борт и уступая правый Веригину, потому что там находился люк в его часть кубрика.
— Сегодня объявим или завтра? — озабоченно спросил Веригин, не желая опережать Самогорнова с объявлением. Их команды делили один кубрик, и в этом смысле они, командиры, тоже должны были действовать заодно.
— Добро, объявим сегодня, — согласился Самогорнов.
Веригин взялся за медные поручни, безукоризненно отполированные сотнями рук, и не по-офицерски — пешком, а по-матросски — лётом, на одних руках, спустился в кубрик.
— Смирно! — скомандовал ему навстречу Медовиков — эту команду отрепетовали, или, говоря иначе, повторили, и на левом борту — и ступил два шага вперед. — Товарищ лейтенант, первая башня проводит вечернюю поверку. — Медовиков держался непринужденно, даже щегольски, наслаждаясь своим голосом. — По списку личного состава числится… — Веригин внимал каждому слову, хотя давно знал назубок, что может сказать ему Медовиков, но ему нравилось еще раз и еще вслушиваться в доклад, потому что именно столько-то человек были вверены под его, Веригина, начало, и он чувствовал себя в эти минуты человеком значительным. — Старшин… матросов… На вахте, в дежурстве и в расходе двенадцать человек. Больных нет. Нетчиков нет.
Последнее — «нетчиков», то есть отсутствующих по неуважительным причинам, — нет, было самое главное, и это значило, что лейтенант Веригин может сегодня спать спокойно.
— Вольно.
— Вольно, — повторил Медовиков и отступил назад и в сторону, оставляя Веригина с глазу на глаз со строем.
— Товарищи, — начал Веригин и почувствовал, что голос у него дрогнул и готов дать петуха. «Этого еще не хватало, — безрадостно подумал он и повторил, ожесточаясь на себя: — Только этого еще не хватало». И, чувствуя, что пауза затягивается, все-таки успел тоскливо спросить: «Почему я не Самогорнов, зачем я каждый раз волнуюсь и почему у меня дрожит голос? Ведь я знаю этих людей, и они меня знают». — Очень скоро нам предстоят стволиковые и калибровые стрельбы. Прежде всего это значит, что каждый из нас должен довести свои действия и взаимодействия с товарищами до автоматизма. — Он услышал, что голос его обрел силу, и ему стало легко, и он уже видел перед собою и командиров орудий со своими расчетами, и старшин погребов, и Медовикова, но прежде всего — Остапенко, на какое-то время ставшего его тенью, и Веригин даже суеверно загадал на него: «Если Остапенко не подведет на стрельбах, то все будет хорошо». — С завтрашнего дня начинаем усиленные тренировки, но не исключено, что уже сегодня ночью нас поднимут по тревоге. Прошу старшин команд, командиров орудий и старшин погребов обратить особое внимание на последнее обстоятельство. Вопросы есть?
Из строя раздался голос:
— Когда стреляем?
— Сегодня, завтра, послезавтра. Я хочу сказать, что учения могут назначить на любой день. Ясно?
— Ясно, — ответил тот же голос.
— Разойдись, — негромко, в основном для Медовикова, сказал Веригин, и Медовиков во всю силу голосовых связок отрепетовал: