— Ну и ладно, ну и добро. — Все-таки Самогорнов немного завидовал Веригину, что к тому кто-то ехал или собирался приехать, а у него едва означилось знакомство, как по милости комдива тут же и сорвалось, и теперь жди, когда-то завяжется новое, а годики бегут, двадцать пятый минул, и от этой мысли грустно стало Самогорнову. С той грустью он и заснул, но спал крепко, за всю ночь даже не повернулся на другой бок.
А Веригину снилось, что он вроде бы и не Веригин, а Остапенко, и вроде бы служит он не на крейсере, а на паруснике «Товарищ», и черт дернул его полезть на мачту и оттуда сорваться. Этот сон приходил к нему несколько раз, и едва у него из-под ног уходила опора, как что-то такое случалось, словно бы обрывалась в проекторе лента, и все повторялось. Чертовщина какая-то: срывался и не падал, а когда в последний раз все-таки полетел, кто-то схватил его за ногу, и Веригин проснулся.
«Многовато для одной ночи», — вяло, утомленный этим бесконечным сном, подумал Веригин, садясь и потирая глаза. В каюте горел свет. Самогорнова уже не было. В дверях стоял Медовиков и легонько подергивал за угол одеяла.
— Команда постирала белье, кончает завтракать. Прикажете разводить по большой приборке?
Веригин вспомнил, что на дворе суббота, и, значит, побудку сыграли на час раньше, а он бессовестно проспал, да хоть бы снилось что-то стоящее, а то ерунда какая-то, и он попенял Медовикову:
— Что же ты меня раньше не поднял?
— Я уже в третий раз прихожу, — сказал Медовиков, усмехаясь как-то странно, одним голосом. — Да вы спать горазды.
— Горазд не горазд, а порядок один для всех. Матросы, чего доброго, подумают — белоручка.
— Матросам думать некогда — они белье стирали.
Веригин проворно спрыгнул на палубу, натянул брюки, набросил рабочий кителек — неудобно все-таки перед подчиненным разгуливать в трусах и тельняшке, — провел по вихрам ладонью.
— Ветошь, соду и мыло уже получили, — глядя в сторону, чтобы не мешать одеваться Веригину, говорил Медовиков. — Сегодня в расходе никого нет. Может, пошлем прибираться в башню кроме замочных еще и наводчиков?
— Добро, — почти не вникая в смысл того, что говорил Медовиков, согласился Веригин. Впрочем, вникать особой надобности не было: Медовиков предлагал дело. — А с остальной приборкой не напортачим? Старпом сам будет принимать.
— Управимся в лучшем виде. Я объявил Остапенко наряд вне очереди.
«Опять Остапенко», — Веригин поморщился, не хотелось ему пока трогать этого матроса, но и перечить Медовикову было не с руки — только что помирились. Спросил так, чтобы только спросить:
— За что?
— Разговорчив стал. Почувствовал, что вы ему мирволите.
— Может, ограничимся выговором?
— Воля ваша, — сухо промолвил Медовиков, тем самым как бы давая понять, что Веригин может и отменить наказание, а он, Медовиков, может и смолчать, но тем не менее он все-таки считает, что мирволить никому, в том числе и Остапенко, не следует.
Веригин не прочь был бы и отменить приказание Медовикова — в конце концов всякий сверчок знай свой шесток, — но препираться каждый раз со своим старшиной огневой команды?.. И он только сказал:
— Ну ладно, наказал и наказал. Что еще?
— Пока все. Списки на увольнение подам сразу после обеда.
— Приготовь пораньше. После обеда мне надо по делам на берег отлучиться.
Дела — это Варька со своим письмом и милой, но в общем-то и не такой уж и милой, угрозой приехать. Веригин все еще решал, как лучше поступить, хотя и знал, что поступит так, как того хочется Варьке.
Медовиков не уходил, чего-то ждал, и Веригин догадался, что тот тоже собрался на берег, хотел было сказать, что отпустит завтра на целый день, но сообразил, что может разрушить Медовикову компанию, и передумал.
— Вернусь к ужину — и кати на все четыре стороны. Если есть где заночевать, можешь появиться к подъему флага.
У Медовикова было где ночевать, об этом он и хотел сказать, но раз уж Веригин первым заговорил, то надобность в том отпала, и он только просиял глазами.
— Есть.
— Так ты Остапенко-то не того, не очень. — Веригин попытался говорить начальственно-строго, но из этого ничего не получилось, и он только махнул рукой. — Ну ступай.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Ждать окончания большой приборки не пришлось. Першину потребовалось сойти на берег раньше — для адмирала в штабе скопились кое-какие бумаги, — и сопровождать «флажка» по этому случаю должен был офицер. Самогорнов в два счета сосватал Веригина, и спустя полчаса после подъема флага адмиральский катер, сияя белизной хорошо вымытого дерева и всеми своими медными частями, отвалил от парадного трапа и, вспоров до стерильной белизны стоячую воду рейда, рванулся в ворота навстречу древнему городу. Крючковые остались в корме, а Першин с Веригиным, развалясь на мягких адмиральских диванах — такое не часто случается — дружно закурили, предаваясь приятному, наводящему дрему бегу резвого катера.