— Я тут, видите ли, телеграмму только что отбил.
Телеграфистка узнала Веригина и мило, даже кокетливо улыбнулась: как-никак, а Веригин посвятил ее в свой интим — «уголок подыскал».
— Уже ушла.
— Как ушла?
— Как уходят все телеграммы. Я передала вас вне очереди.
— Весьма признателен, — поблагодарил Веригин, чертыхнувшись про себя. «А, ладно! — отрешенно подумал он, почувствовав себя незадачливым пловцом, которого закружило и понесло течение. — К какому-нибудь берегу вынесет».
Время еще оставалось, а слоняться бесцельно по улицам осточертело, можно было с первой же оказией вернуться на корабль, но возвращаться без Першина было бы опрометчиво, и он скучающим взглядом осмотрел дома на противоположной стороне и, заметив на одном из них вывеску детской библиотеки, понял, что это именно то, где он хотел бы сейчас побывать. «Попрошу-ка я «Приключения барона Мюнхаузена» и почитаю великого враля. Вот-то будет славненько. Милый мир детства, мы уходим из него, а он бредет за нами, неприкаянный, наивный и бесценный».
В библиотеку он зашел робея, разделся, попросил томик — он так и сказал: «томик» — «Приключений барона Мюнхаузена». Библиотекарша, пожилая латышка, бегло глянула на него, но не удивилась, даже как будто сочла просьбу резонной, только поинтересовалась:
— Вам с собою? Тогда…
— Нет, нет, — перебил Веригин. — Я только хочу восстановить кое-что для памяти.
— Как вам угодно.
Библиотекарша долго не возвращалась; скучая, Веригин стоял возле барьерчика, который едва доходил ему до пояса, и сердце у него сладко постукивало. Так хорошо и больно было вспоминать себя в том возрасте, когда он, приподнявшись на цыпочки, чтобы видеть, что делается у библиотекарши на столе, просил что-нибудь про войну. В его время все мальчишки и девчонки читали про сражения, впитывая в плоть и кровь дела и деяния своих отцов.
Вынырнув из-за стеллажей, библиотекарша подала Веригину изрядно потрепанную книжицу в картонном переплете. Она так была захватана руками, что бравый барон, сидящий на ядре, едва проглядывался, а название и вовсе стерлось, углы уже закруглились и мохнатились, словно помпошки на детской шапочке.
— По-моему, это не та, — неуверенно сказал Веригин. Ему казалось, что если «Приключения» и не составляли фолианта, то по крайней мере могли бы выглядеть и повнушительнее. — Возможно, есть не адаптированный текст?
— К сожалению, это та самая.
— Как же так. Ту я читал по крайней мере неделю, а тут и текста-то всего на пять минут.
— Ничем вам помочь не могу. Тогда вы на самом деле читали неделю, а теперь и пяти минут много. Так вам оставить ее?
— Да, конечно.
Не присаживаясь, Веригин прочел «Приключения» и раз, и другой, и все шуточки барона показались ему плоскими и наивными, сколько ни старался он заставить работать свое воображение, пленительный детский мир не приходил, он так и остался вне его, вернее — погребенным в нем самом где-то глубоко и скрытно вместе с удивительными похождениями великого барона; а тут был перед ним только жалкий старикашка, который пытался хитрить, лукавить, мудрить, но все эти хитрости и премудрости слишком уж обнаженно лежали на поверхности.
— Жаль, — сказал Веригин. — Я, кажется, нечаянно разбил что-то очень для меня дорогое.
— Не надо жалеть. Вы не разбили, вы только уронили, а ваш сын поднимет и понесет дальше. У нас говорят; каждому овощу свое время.
— Жаль, — повторил Веригин и, поблагодарив библиотекаршу, не прощаясь, словно рассчитывал скоро вернуться, вышел на улицу. «Зачем? — спрашивал он себя. — Зачем?».
Ему на самом деле казалось, что еще недавно он держал сосуд, наполненный в далеком детстве чем-то чистым, светлым и радостным, бережно нес его до сегодняшнего дня, мог бы и дальше нести, до конца дней своих, а вот взял и уронил.
…Он едва дождался на причале «флажка», пропустил его вперед и сам спрыгнул в катер.