Но ведь в телефонной трубке его не было тоже!
Где же он был?
Об этом девушка не догадывалась, потому что — может быть, справедливо — считала, что он везде.
Но те, кто задумывались, заметили, что его нигде, никогда, ни ныне, ни присно, ни на турецкую пасху не было вообще. А тех девушек, как выяснилось, он ласкал где-то — у самих девушек, неизвестно где.
Зачем же тогда он завел себе дорогой автоответчик?
Во-первых, один парень, был он или не был, а был сильно занят. Ночами он творил в лаборатории, утром вклепывал на конвейере, а потом, не помня себя, брал ответственность и руководил.
И все это на необъятном заводе по выпуску автоответчиков.
Ведь не приснился же он сам себе, честное слово!
Кроме того (у хлеба не без крох), часть продукции он приладил для нужд домашнего хозяйства, то есть у него в квартире от этих автоответчиков, буквально, ступить было негде. Это во-вторых.
Но я еще тешу себя мыслью, что, может быть, спихнув функции деятельности и трепа на техническое достижение науки, один парень все это время играл во дворе с рыжей собакой. Это в-третьих.
Мать и сын
У матери был сын.
Когда он вырос, то стал жить отдельно от нее, и она осталась одна.
Мать часто звонила сыну, и он часто звонил ей, но она не догадывалась, что говорит не со своим сыном, а с автоответчиком, и что сын про нее навсегда забыл.
А соседи знали про это, но матери не говорили, чтобы не разбить мимоходом ее ослепшее сердце.
И вот однажды, когда телефон позвонил и стал допытывать мать про ее здоровье, явился собственно сын и стал просить денег, и мать сразу обо всем догадалась, но деньги дала, и у нее осталось еще немного денег, и она пошла на базар, и купила автоответчик, и теперь автоответчик сына разговаривает с автоответчиком матери, и они снова живут хорошо.
Душа с душой
Эх, представить бы себе такую тихую украинскую ночь: кремнистый путь, пустыня, все на месте, — и автоответчик воркует с автоответчиком, как с душой душа!
Но, боюсь, автоответчики такое не потянут. Зачем им эта напряженная трата нервов, если искусство-то хоть и вечно, а жизнь все равно коротка, все излишнее вредит да еще постоянно помни о смерти.
Поэтому надо очень постараться — и представить себе другую тихую украинскую ночь: на воздушном океане, без руля и без ветрил, автоответчик автоответчика с автоответчиком автоответчика, как звезда с звездою, говорит.
Думаю, сбоев не случится, потому что даже в этой все нарастающей цепи испорченных телефонов, в этом утробном, полном угрозы гуде перепутанных проводов, в этом беспрерывном, как перед катастрофой, писке крысиных сигналов, затопившем мировое пространство, — нетрудно будет расслышать единственную, как жизнь, фразу:
— К сожалению, меня нет дома.
Бог с вами
Я переплюну всех моих знакомых.
Я смастерю себе автовопросник.
Я запишу на него один-единственный вопрос.
Я не стану развлекать моих абонентов изысками вроде: как дела да почем брал. Я не стану их провоцировать, напрягать, интриговать, баловать.
Когда они позвонят, я спрошу у них только:
— Есть ли Бог?
И пойду жарить картошку. Мой автоответчик будет произносить эту фразу настойчиво, мягко, через определенные интервалы. А их автоответчики, ну их к чертовой матери, пускай там глотку себе надсаживают, пусть хоть измылятся совсем. Зато мои знакомые, вытянув ноги к камину, будут в это время уютно читать «Рекламу». Разве плохо?
Я и оно
Каждый вечер, независимо от погоды, я выхожу из дома. Я медленно иду по улице, пересекаю парк, потом пустырь.
На краю пустыря, возле сгоревшего сарая, стоит телефонная будка. Она, конечно, ржавеет, стекла выбиты, пола нет — сразу сор и продавленная земля, — нет даже потолка, но трубка цела, и в ней ровно течет гудок. Идя сюда, я всякий раз боюсь, что телефон прикончат, но он чудом продолжает хранить в своем теле ясный живой звук — на краю пустыря, под голым небом.
Я набираю номер.
Длинные гудки.
Снимают трубку.
После щелчка на том конце я говорю:
— Это ты? Привет!!
— Я, конечно, — говорю я. — А ты думала, кто? Маргарет Тэтчер?
— Где же ты ходишь? — говорю я. — Приходи скорей, я так соскучилась!
— Не знаю, смогу ли сегодня, — говорю я. — Много дел.
— Всех дел не переделаешь, — говорю я. — Приходи скорей! Кое-что вкусное есть для тебя!
— А ты что делаешь? — говорю я.