Отец жестом попросил ее, чтобы поубавила громкость, и поднял бокал:
— Спасибо вам, дети мои, что пришли проводить отца в предпоследний путь!
— Предпоследний путь! — ахнула Ефросиния Томовна. — Типун тебе на язык!
— Отец как скажет! — весело бросил Тома-младший.
— Не бери в голову, батя, — посоветовал Виталий и поднес бокал к губам.
Агафья толкнула его в бок:
— Поставь тару на место.
Но Виталий уже успел осушить бокал:
— Нельзя, Агафья, батя же тост сказал. Остальные тоже выпили.
— Из-за этой работы, папа, ты и жизни-то толком не видел, — говорила Прасковья. — Я б на твоем месте теперь путешествовать начала. Круиз вокруг Европы, скажем…
— Кружить вокруг да около Европы это не то, — возразил Юрий. — Ты, отец, читай больше, мы тебя книгами будем снабжать.
— Отец спортом займется, — сказал Тома-младший. — Давай ко мне в секцию, через год разрядником станешь!
— Отец будет рыбачить, — сказал Петр и вынул из-под стола набор бамбуковых удилищ в новеньком брезентовом чехле.
— Жизнь прожил, а удить рыбу в мутной воде так и не научился! — принимая подарок, невесело засмеялся отец.
К нему подошел Джику и вручил толстую, в кожаном переплете, тетрадь для записей и набор авторучек:
— И отлично, что не научились, Константин Григорьевич! Зато на примере такой жизни, как ваша, молодое поколение может многому научиться. Сорок лет в строю! Вы же все тут своими руками. Такую махину поднять, передовое предприятие отрасли! И потом какая трудовая династия — красота! Сейчас, дорогой Константин Григорьевич, это же проблема проблем — преемственность поколений, эстафета отцов. Короче, садитесь и пишите книжку! О времени и о себе.
— Давайте выпьем за книжку! — радостно крикнул Виталий и, опередив жену, осушил бокал.
Константин Григорьевич улыбнулся:
— Ты бы сам, Джику, написал, перо у тебя борзое. А я расскажу все как было…
— Нет, Константин Григорьевич, — серьезно сказал Джику, — нельзя мне браться за такие вещи именно по причине борзости моего письма! Ваша книга должна быть неотшлифованной, книгой жизни, понимаете?
— Ох, раскусил я тебя, Джику, — прищурился Константин Григорьевич. — Тебе не книжка моя нужна, а дочка!
Все засмеялись, кроме Аники, которая невозмутимо перебирала пластинки.
— Плохо же ты знаешь местные обычаи, дорогой женишок! — Константин Григорьевич подмигнул жене. — У нас так: хочешь взять в жены дочь винодела — сам стань виноделом!
— Но сначала заручись согласием дочери винодела, — вставила Аника и нажала кнопку.
В комнате зазвучала мелодия танца «Скурсул винулуй». Константин Григорьевич встал из-за стола.
Женщины и дети смотрели, как танцует Гангур. Потом от них отделились представители сильного пола и тоже стали в круг. Немного потанцевав, Джику зажег настольную лампу, опустил ее на пол, выключил верхний свет. Аника восторженно захлопала в ладоши: на стене, как на экране, двигались огромные тени танцоров.
Воспользовавшись темнотой, Джику схватил Джику за руку и выскользнул с нею за дверь.
В зарослях осоки застряла луна. Джику бросил куртку на землю и молча пригласил Анику сесть. Девушка взглянула на него насмешливо:
— Объяснение в любви я предпочитаю выслушать стоя, а поклонников предпочитаю видеть стоящими на коленях.
— Анико, ты находишься под тлетворным влиянием рыцарских романов, — проворчал парень, но на колени опустился.
— Я слушаю, — глядя куда-то в озеро, сказала она.
Джику воздел к ней руки:
— Я люблю вас, Анна!
— Поешь с чужого голоса, Джику. Попробуй ту же мысль выразить своими словами.
Парень помолчал, затем поднял голову.
— Я люблю тебя. На всех языках и во все времена мужчина говорил женщине эти затасканные слова в надежде, что она ответит ему тем же.
— Теми же затасканными словами? — Аника присела возле него. — Не верю я тебе, Джику, ну вот ни настолечко не верю!
— Даже после того, что… между нами было? — прошептал он.
— А что между нами было? — в ее тоне послышалось притворное удивление.
— Анико, не валяй дурака. Давай завтра в загс, а?
Он рывком притянул ее к себе, поцеловал. Она попыталась вырваться, затем притихла.
— Теперь веришь? — шепнул он, гладя ее волосы, плечи.