– Только быстрей – у меня еще работы хватает.
– Вся наша работа – на пастбищах, – засмеялась Хульдэ. – Ну что? Поскакали?
Выносливые низкорослые лошадки ходко понеслись вдоль самой реки, и молодые всадники смеялись, перекликиваясь друг с другом. Вокруг синели безлесные сопки, и низкорослый кустарник стелился по краям оврагов.
– Ну вот оно, твое урочище! – Хульдэ придержала лошадь. – И что тут?
Подъехав к оврагу поближе, Баурджин спешился и, оставив лошадь, спустился вниз. Огляделся… Ничего! Пусто! Как и говорила девчонка – один песок да камни. Но ведь было же, было!
Юноша поднял голову:
– А это точно – Оргон-Чуулсу?
– Точно. Я тут все овраги знаю. Да ты сам-то что, не помнишь, что ли?
– Помню…
Вздохнув, Баурджин полез наверх по крутому песчаному склону.
И дальше уже поехал тихо, грустно даже, не шутил, не смеялся. Хульдэ, конечно, заметила произошедшую с ее спутником перемену:
– Да что с тобой? Рана болит?
– Нет… Просто взгрустнулось что-то… Слушай, Хульдэ, а ты и в самом деле ничего такого не слышала про Оргон-Чуулсу?
– Да все то же самое слышала, что и ты, – фыркнула девушка. – Про старый дацан и чашу. Только вранье это все, клянусь Гробом Господним! Никто ведь никогда этого дацана не видел.
– Так ведь не видели бы – не говорили.
– Да врут, точно тебе говорю. – Хульдэ засмеялась. – Дался тебе этот дацан. Видать, хочешь попить из чаши – и стать храбрецом?
Сказав это, девушка неожиданно замолкла.
– Знаешь, что я тебе скажу? – негромко произнесла она некоторое время спустя. – Ты, Баурджин, сегодня вел себя как самый настоящий храбрец! Даже не ожидала.
– Да ладно тебе, – зарделся парень. – Не ожидала… С такими, как Крыса, так и надобно поступать.
– Теперь Жорпыгыл попытается тебе отомстить. – Хульдэ нахмурила брови. – Знаешь, какой он хитрый?
Баурджин усмехнулся:
– Я тоже не из дураков. Еще поглядим, кто кого! Ну что, поскачем, поглядим твои маки? Постой-ка, они же еще не цветут.
– Как это не цветут? – громко засмеялась девушка. – Цветут! В полную силу!
Маки и впрямь уже цвели, да настолько буйно, что казались языками пламени посреди желто-зеленой травы. Эти красивые ярко-алые цветы занимали весь северный склон пологой сопки, и этот же склон, пустив коней пастись, облюбовали для отдыха Хульдэ с Баурджином. Улеглись в траву, подложив под головы руки, и долго лежали так, глядя в синее, с небольшими белыми облаками небо. Дул легкий ветерок, принося приятную прохладу, горько пахло полынью и прочими степными травами.
– Слушай, – повернувшись к Баурджину, вдруг предложила Хульдэ. – А давай поедем к озеру. Напоим коней, искупаемся…
– Искупаемся? – Баурджин засмеялся. – Ты такая смелая? А вдруг нас увидят монголы или кераиты?
– Кераиты христиане. Или поклонники Просветленного Учителя – царевича Гаутамы.
– Среди них есть и язычники. Бог Тэнгри не любит, когда оскорбляют воду.
– Да брось ты! Что нам до какого-то Тэнгри? Тем более и не увидит никто – я знаю на берегу одно укромное местечко.
Зеленовато-серые глаза Хульдэ смотрели с мольбой и затаенной усмешкой, зубы были ослепительно белыми, а губы – розовыми, чуть припухлыми, растянутыми в полуулыбке…
– Ну, поедем, а?
Баурджин улыбнулся и махнул рукою:
– Поедем!
Озеро Буир-Нур было большим и прозрачным, а вода в нем оказалось холодной, студеной даже. Баурджин наклонился, потрогал рукой и, услышав на берегу смех, оглянулся – уже скинувшая всю свою одежонку Хульдэ, смеясь, бежала в воду. Остановилась, нагнулась, брызнула:
– Ну, что ты стоишь? Раздевайся!
Смуглое девичье тело на фоне голубых вод озера вдруг показалось юноше таким прекрасным, что он, без раздумий скинув одежду, бросился в хрустальные волны… И тут же едва не выскочил обратно на берег – холодно!
– Что? – веселясь, закричала Хульдэ. – Студено?
– Да нет, что ты!
– А я так уже замерзла. Вылезем?
На берегу они зябко передернули плечами и, не сговариваясь, побежали в траву… Девичья грудь под ладонями юноши оказалась упругой и твердой, тело – горячим, а стан – тонким. Баурджин прижался к девчонке всем телом, гладя шелковистую кожу, Хульдэ тяжело задышала, улыбнулась, прошептала что-то нежное…
А юноше казалось – перевернулся мир. Баурджин, в отличие от Дубова, впервые пробовал женщину…
Они вернулись в кочевье уже ближе к вечеру, когда черные тени сопок протянулись к самой реке. У юрты старого Олонга виднелись лошади – надо думать, съехались пастухи с дальних пастбищ.
– Вот здорово! – увидев коней, обрадованно воскликнула Хульдэ. – Все наши здесь. Уж теперь-то будет нескучно.
А вот Баурджин почему-то не обрадовался, да и сердце его нехорошо заныло. Особенно когда, спешившись, он увидал выходящего из юрты Жорпыгыла. Даже не взглянув в сторону юноши, ханский сын надменно прошагал к коновязи. За ним из юрты показались еще четверо парней – не самых, так скажем, бедных – и мелкий, похожий на шакала, Аракча, подпевала и лизоблюд.
Обернувшись, Жорпыгыл что-то бросил ему сквозь зубы, и Аракча, живо подбежав к Баурджину, поинтересовался, не крал ли тот его лошадь? Оскорбление, между прочим, страшное.
– Что? – обиженно воскликнул юноша. – Ах ты…
Он схватил Аракчу за грудки и сильно тряхнул – сморщенное узкоглазое личико низкорослого обидчика оставалось таким же наглым, словно бы любые угрозы были нипочем этому парню. Ах, ну конечно, нипочем…
– Ты что это мелких забижаешь?
Ну, так оно всегда и делается…
Оглан-Кучук, так звали этого не самого слабого в кочевье Олонга парня. Уж конечно, он был куда сильнее Баурджина, да и выглядел соответствующе – широкоплечий такой, мускулистый – не то что худенький Баурджин.
И тем не менее Дубов снова прогнал страх, причем сделал это уже вполне уверенно, на правах полного хозяина доставшегося ему каким-то чудом подросткового тела.
Драка состоялась тут же, за юртой. Согнувшись и широко расставив руки, Оглан-Кучук, ухмыляясь, шел на худенького Баурджина, как японский танк на зарывшегося в окопе красноармейца. Неудержимо так приближался Оглан-Кучук, с некоторой даже ленцой, но раскосые глаза его смотрели пристально, цепко. Вот когда Дубов пожалел, что никогда в жизни не занимался боксом! Сейчас бы р-раз – и пишите письма. Уж постарался бы, отправил задиру в нокаут. Да, жаль с боксом не вышло. Приемы самбо Иван, конечно, изучал – но давно, еще в тридцатые, ну и в войну, когда командовал разведкой. А вот потом как-то и все…
А Баурджин, оказывается, тоже кое-что знал. Согнулся, пошире расставив ноги. Дождался, когда станут различимы зрачки в глазах соперника, и, не дожидаясь атаки, сделал выпад первым. Просто резко выбросил вперед правую руку, стараясь уцепить врага за ключицу… уцепил… И сам же оказался в ловушке – Оглан-Кучук был явно сильнее, чем сейчас и воспользовался, ухватив Баурджина за плечи. И потащил влево, затем – резко – вправо. Юноша был начеку – знал такие приемчики и сопротивлялся изо всех сил. Притворно дернулся назад – и тут же рванулся вперед, пытаясь достать соперника головой. Тот отпрянул, уходя влево, одновременно выставляя вперед правую ногу… о которую и споткнулся Дубов. А споткнувшись, полетел кувырком в траву…
Все окружавшие борцов кочевники – и откуда они только взялись? – презрительно захохотали, наперебой хваля Оглан-Кучука, который, как и пристало победителю, принимал поздравления с самым непроницаемым видом.
Баурджин поднялся на ноги и медленно пошел прочь. Он был слишком слабым бойцом и хорошо осознавал это. Как и другое. Баурджин-Дубов улыбнулся: как там говорил товарищ Сталин, объясняя необходимость форсированной индустриализации? «Если мы будем слабыми – нас сомнут». Примерно так. Вот и здесь то же самое – если Баурджин будет слабым, его сомнут, свалят. Значит, нужно стать сильным. И хорошенько освоить борьбу. Впрочем, не только ее – но и другие воинские искусства, ведь скоро – осенью – большая охота. Как покажет на ней себя молодой человек – так к нему и будут потом относиться, без различия, из какого он рода, богатого или бедного. И бедный человек – если он багатур – может в жизни добиться многого, случаев предостаточно. Верно и другое правило: если беден, не родовит, да еще и слизняк – все, можешь поставить крест на своей никчемной жизни. Так и будешь подавать другим поводья коня. Все правильно. Чтобы вырвать у судьбы удачу, нужно быть сильным – и физически, и морально.