Вдруг в памяти Ма Цзышаня всплыл тазик с водой в кормушке — водой такой прозрачной, что казалось, она может очистить не только тело, но и душу. Старики сказывали, что бык — создание необыкновенное: перед смертью он может разглядеть в чистой водице, которой его поят, свой нож, и тогда он перестаёт есть и пить. Это означает, что он желает очиститься, перед тем как покинуть земной мир. Видимо, и этот старый бык увидел свой нож в том тазу…
Прошёл день, второй, а бык всё не ел; вода в тазике чуть помутнела, трава завяла и обветрилась, живот быка ввалился так, что смотреть было страшно. На боках образовались две глубокие впадины размером с курицу. Но бык по-прежнему стоял мирно, едва прикрыв глаза, и тихо жевал что-то. Ма Цзышаню стало всё ясно. Оказывается, это удивительное создание утаивало свои достоинства и просто служило людям, тянуло свою лямку. Сердце старика окончательно успокоилось. Лишь только он закрывал глаза, как перед его внутренним взором представал тазик с прозрачной, подёрнутой лёгкой рябью водой, на дне которого виднелся поблёскивавший нож. Расчувствовавшийся старик Ма Цзышань кивал головой и со слезами на глазах бормотал:
— Ты оказался сильнее меня. Ты узнал о своей смерти, а я нет.
Разлетевшиеся в последние два дня воробьи снова вернулись. Ма Цзышань аккуратно доклеил развалившийся от многократного прочтения Коран и положил его на стол. Солнечный свет проникал сквозь большое застеклённое окно и золотыми лучами ложился на огромную крышку стола и на раскрытую священную книгу.
Старик Ма Цзышань сидел около дома, слушая чириканье воробьёв, то затихавшее, то усиливавшееся. Умываясь в лучах солнца, он вспоминал времена, когда бык был молод и отличался взрывным нравом: чуть что — начинал со всей дури брыкаться. В конце концов он всё-таки соглашался тащить плут, но пахал неаккуратно. Старик с удовольствием вспомнил об этом и пробормотал:
— Прости меня! Ведь все мы когда-то были молоды.
Но больше всего его мучило то, что бык знал о своей смерти, а он сам — человек, существо знатное — нет.
Наступил последний день перед поминками. Последние дни выдались на редкость солнечными, погода стояла райская. Еэргубай принёс нож и дал его Ма Цзышаню наточить. В длину нож превышал один чи, им долго не пользовались, и он покрылся красной ржавчиной. Старик одолжил лучший точильный камень, налил в кувшин чистой воды и вылил её на точило — камень словно покрылся барельефом. Алая ржавчина плавала в чистой воде, словно кровавая нить — старик вознамерился наточить нож до серебряного блеска.
Вдруг Ма Цзышань подумал: уж не этот ли нож бык увидел в воде? Наверняка этот, какой же ещё?! Поэтому его обязательно нужно наточить так, чтобы он выглядел как тот, лежавший в воде, иначе оружие будет недостойно этого необыкновенного создания — быка. Ма Цзышань с силой тёр клинок, наблюдая, как сверкающие брызги падают на точильный камень и на блестящее лезвие ножа. Подошёл сын и сказал ему что-то, но старик не поднял головы, и тот ушёл.
Накануне ночью небо было густо усеяно звёздами, отчего небесный свод казался тяжёлым. Ветра почти не было, лишь временами воздух чуть колыхался, и это вызывало смутное беспокойство. Глубокой ночью Ма Цзышань тихо проскользнул в сарай и вышел оттуда с осунувшимся лицом только под утро, услышав крики ахуна в мечети. К тому времени многие звёзды погасли, словно свечи, и небо заметно посерело.
Еэргубай уже встал и подметал двор. Старше сказал ему:
— Ты займись делами по дому, а я схожу в уезд, куплю кое-какую приправу.
Сын возразил:
— Отец! Сегодня тебе нельзя уходить.
Старик протянул ему толстый белый шерстяной платок и промолвил:
— Когда будешь резать, закрой ему глаза вот этим.
Еэргубай повторил:
— Па! Тебе нельзя сейчас уходить!
Но Ма Цзышань ушёл. Вернулся он только перед заходом солнца. Сначала он потоптался в сарае, затем набрался храбрости, прошёл мимо ворот и тут же остановился, увидев прямо перед собой огромную бычью голову. Тушу уже унесли. Старику вдруг показалось, что бык где-то спрятался — оставив снаружи только голову; морда животного была умиротворённой и добродушной, глаза безмятежными, как водная гладь озера, не тронутая рябью; казалось, он вот-вот начнёт жевать жвачку. Старик немного опешил: ему ещё не приходилось видеть, чтобы мёртвый выглядел как живой.