Я осторожно сказал:
— Но ведь вас могли бы выпустить туда, на Запад, к семье, поскольку вы пенсионер. Но, конечно, надо похлопотать…
Он взглянул на меня недоверчиво и уже злобно.
— А квартира? Обстановку я, допустим, продам, а квартира «им» останется? Нет уж, я лучше… обожду!
— Чего?
Наши взгляды встретились.
— Там будет видно! — пробормотал он, подозвал официанта, уплатил ему за свою свеклу («на чай» не дал, сказав издевательски громко: «Чаевые теперь отменены!»), сухо раскланялся с нами и пошел к выходу — тощий и прямой, как древко от швабры.
Рассказ о третьей встрече можно было назвать «Конец одного романа». Или: «Так кончаются романы». Или: «Вот как кончаются романы».
А виной всему была моя дорожная куртка — вязаная, с кожаной черной грудью. Мы зашли пообедать в дешевый ресторанчик-погребок на Александрплатц и оказались за одним столом с немецкой молодой парой.
Она была очень хорошенькая, с модной прической со взбитыми золотистыми волосами, синеглазая, с четко очерченными глазным карандашом краями век, и напоминала прелестную грациозную белочку-недотрогу.
Он — румяный, простоватый, в новом, плохо пригнанном костюме, с дешевой сигарой в зубах. Он молча пил пиво, поглядывая на свою «белочку» с нескрываемым восхищением.
Жена заговорила с официанткой, «белочка» навострила розовые ушки, уловила акцент и, мило улыбнувшись, спросила:
— Вы иностранцы?
— Да.
«Белочка» скользнула быстрым взглядом по лицу жены и по моей куртке с кожаными латами и, улыбнувшись еще обаятельнее, спросила:
— Вы с Запада, да?
— Нет, мы из Москвы!
В любезных глазках «белочки» появилось разочарование, впрочем, на одну долю секунды.
— Вы приехали по делу?
— Нет, просто путешествуем!
— Тогда поезжайте на Запад! — воскликнула «белочка». — Что тут у нас смотреть?! Вот Запад — это другое дело!
Он густо покраснел и вынул изо рта сигару:
— Что ты такое говоришь? Как это у нас не на что смотреть! А что на Западе хорошего?
— Все, — сказала «белочка», и в ее синих подведенных глазках вспыхнул хищный рысий огонек.
— То есть как это «все»?! — сказал он.
— Все! — повторила «белочка». — Чулки, шоколад, губная помада, кофе — все лучше. Что бы я тут делала, если бы не получала посылок от родных оттуда!
— Бог знает, что ты мелешь! — проворчал он и обратился к нам:
— Я кочегар, при Гитлере жил в подвале, сейчас я тоже кочегар и живу в двухкомнатной отдельной квартире в новом доме. И она (он усмехнулся) ходит ко мне туда в гости!
Она скривила презрительную гримаску и сказала:
— А если бы я успела уехать вовремя на Запад, я была бы сейчас женой американского офицера.
— Интересно, — сказал он. — Так бы сразу американец тебе и предложил руку и сердце!
— Не сразу! Сначала я была бы у него приходящей прислугой, потом любовницей, а потом женой!
Они разговаривали, уже не обращая внимания ни на нас, ни на снующих по залу официантов, ни на соседей.
Он отхлебнул пива из бокала, невесело усмехнулся.
— Прислугой и любовницей ты бы стала, это я допускаю, а вот женой… (он покачал головой) вряд ли. Скорей всего, когда ты ему надоела бы, дал бы американец тебе коленкой под зад и выгнал бы на улицу. И стала бы ты на своем любимом Западе самой обычной уличной… (он просто произнес грубое словечко).
— Никогда бы я не стала на Западе… (с той же покоряющей простотой «белочка» произнесла то же грубое словечко). Уж я бы там устроила свою жизнь получше, чем здесь, будь уверен!
Я посмотрел на раскрасневшуюся «белочку», на ее взбитые кудри, и мне показалось, что к этой хорошенькой головке очень пошла бы пилотка эсэсовки — надзирательницы из концлагеря.
Между тем пара продолжала «выяснять отношения».
Когда мы уже допили свой кофе и расплачивались с официанткой, я услышал, как он сказал: