Неслучайность, «умышленность» этого движения наиболее явно выражена в живой материи. Впрочем, доминирующая в научных кругах теория и там усматривает лишь действие механизма случайности. Удобство такой концепции очевидно: не нужно дальше ничего объяснять, случайные процессы слишком сложны для нашего понимания, мы не знаем и, более того, не можем знать, как и почему они происходят; а если подобрать к этому специальный научный термин (например, флуктуация), то у благодарного слушателя или читателя возникает обманчивое впечатление, что объяснение найдено.
Однако, концепция случайности предполагает равную вероятность выбора различных путей развития, но на деле мы видим, что там, где должен был бы происходить слепой перебор возможных вариантов, вместо этого наблюдается целенаправленное достижение некоего оптимального состояния. Если спросить у биолога, где же все эти многочисленные «ошибки» природы — в частности, результаты неудачных мутаций, — то мы можем услышать в ответ, что палеонтология еще слишком молода, а вероятность нахождения сохранных останков существовавших биологических видов слишком мала и т. д. (тем не менее все найденное удивительным образом представляет собой фрагменты вполне совершенных и довольно немногочисленных живых форм, т. е. тут теория вероятностей почему-то не работает). Если же спросить, откуда тогда уверенность в правоте нынешней эволюционной концепции, то последует ответ, что она опирается на достижения такой солидной науки, как палеонтология, которой накоплен огромный и, бесспорно, убедительный фактический материал.
А еще существуют «детские» вопросы, которые обычно остаются без ответа: почему у лошади нет рогов, а у оленя есть (видимо, чтобы этому лесному жителю было сподручнее запутываться в ветвях деревьев и становиться добычей хищников), зачем павлину такой хвост (по мнению биологов, это делает его более привлекательным для самок; т. е. мало того что среди предков павлина вдруг стали массово появляться самцы со все более длинными и цветастыми хвостами, но еще одновременно и самки столь же внезапно и массово развили эстетический вкус и стали предпочитать обычным самцам невиданное «чудо в перьях») и т. д.
Устранить все эти вопросы можно, если отказаться от попыток объяснять эволюционные процессы случайностью и предположить, что они являются следствием разумной самоорганизации материи (что и сделали, к примеру, Бергсон и Тейяр де Шарден: первый выдвинул теорию творческой эволюции, а второй воплотил свои идеи в своеобразное учение христианского эволюционизма). Для этого нам придется до некоторой степени «одухотворить» материю. Антропоморфное понятие воли, рассматриваемое в данном ключе, вполне подходит для описания причин ее движения.
Здесь вступает в действие закон аналогии, повсеместно применяемый нами и в быту, и в научных исследованиях: если в известных случаях (в нашем индивидуальном опыте) существование и самодвижение мировой субстанции проявляются в форме самосознания и воли, то закономерно ожидать, что и в других подобных случаях (т. е. применительно к любым объектам, определяемым как материальные, к множеству которых по всем признакам должен быть причислен сам человек во всем его телесном и духовном составе) они тоже будут проявляться в форме таких феноменов.
Итак, развитие материи происходит не вслепую, а направляется волей. Соответственно, движущей силой эволюции являются не столько случайные мутации и естественный отбор, сколько ортогенез, внутренне заданная направленность эволюционных процессов. Эта направленность эволюции живой и неживой материи, базирующаяся на принципах воли и самосознания, подразумевает определенный уровень сознательности материи, варьирующий у разных материальных структур (в том числе подразумевается наличие сознательных импульсов в проявлениях воли, действующей в неживой материи).
Парадоксально, но к таким заключениям приводит последовательно материалистический подход. Если сознание влияет на материю и в свою очередь подвергается ее влиянию, т. е. взаимодействует с ней, и потому относится нами к сфере материального, то верно и обратное: во всем материальном должно присутствовать нечто «духовное». Материализм, по сути, — это не теория, а лишь способ непосредственного описания явлений. Нельзя сказать, что он в принципе неверен, однако он неизбежно поверхностен и односторонен. Более фундаментальный подход должен вести нас «внутрь» материи, где материальное и духовное сходятся. Естественно, такой подход требует иной трактовки понятия «материя».