Разумеется, существуют случаи, когда отказ от любви, хотя для нее есть все предпосылки, является морально обязательным. Более того, может иметь место моральная обязанность всеми силами бороться с пробуждающейся любовью. Но отказ от любви - и это замечается гораздо реже - может иметь и совершенно негативный характер, если этот отказ обусловлен нравственно негативной установкой. Хотя нравственный характер присущ главным образом нравственно негативной мотивировке отказа, тем не менее исследование этих случаев показывает, что человек должен здесь отдаться любви, вместо того чтобы противиться ей.
Пятое отношение этих естественных категорий любви к нравственности заключается в требовании верности, чрезвычайно глубоко связанной с любовью. Необыкновенная нравственная ценность верности не нуждается в демонстрации. Специфически нравственный характер верности очевиден. И все же исследование сущности верности является столь важной проблемой нравственности, а вопрос о роли верности, особенно в дружеской любви, любви между полами и в браке столь многообразен, что мы посвятим этому отдельную главу.
Шестое отношение касается вопроса об ordo amoris (иерархии любви). Хотя под ordo amoris чаще всего подразумевают любовь в более широком смысле этого слова, тем не менее аналогичная проблема существует и в собственно любви. Это касается и естественных видов любви. Заключающаяся здесь проблема связана с вопросом «большей или меньшей любви». Имеет ли право свой собственный ребенок на большую любовь, чем чужой ребенок? Может ли жена претендовать не только на то, чтобы быть любима по-другому, но и на большую любовь? Имеет ли ordo amoris в этой сфере естественных видов любви также и нравственное значение? Относится ли к сфере нравственного соблюдение этой ordo (иерархии)? Мы займемся этим вопросом в главе XIV.
Наконец, любой естественный вид любви, пустивший корни в нашем сердце, возлагает на нас серьезную нравственную задачу. Преисполнить любую естественную любовь духом caritas - это специфически нравственная задача. Поскольку такая задача совпадает с преображением естественной любви во Христе, она является нравственной в смысле христианской нравственности, которая, как мы отмечали во многих своих книгах, завершает и увенчивает естественную нравственность, хотя одновременно она и бесконечно превосходит последнюю.
Как мы подчеркивали в главе XI, любая естественная любовь должна быть преисполнена духом caritas; и только в этом случае соответствующая естественная любовь - будь то любовь детей к родителям, супружеская или дружеская любовь - достигнет расцвета и раскроет свою специфическую сущность. В этом смысле мы должны сказать: все естественные виды любви хотя и являются «подарком», который мы не можем подарить себе сами, однако каждый из них заключает в себе призыв к нашему свободному сотрудничеству. Мы обязаны «учиться» по-настоящему любить, поступать в соответствии с духом любви. Эта обязанность «учиться» по-настоящему любить тесно связана с преисполненностью любви духом caritas.
Нет нужды доказывать, что эта задача является нравственной, что здесь имеет место тесная связь между естественной любовью и нравственностью. Призыв является нравственным, задача - религиозна и нравственна, и если эта задача выполнена, то и естественные виды любви становятся носителями высочайших нравственных ценностей.
Но мы не будем заниматься анализом этого особо важного отношения любви к нравственности - седьмого из приведенных здесь - так как мы уже обсуждали это в главе XI.
1. Нравственные ценности и ценностный ответ любви
Теперь мы займемся подробным анализом различных фундаментальных связей между естественной любовью и нравственностью.
Мы начнем с первой, т.е. с вопроса о том, какие нравственные достоинства любви вытекают из се ценностноответной функции.
В нашей «Христианской этике» мы говорили о том, насколько интеллигибельная взаимосвязь существует в сфере ценностных ответов между типом ценности какого-либо объекта, с одной стороны, и качеством установки - с другой.
Качество, а также «степень» ценностноответной радости соответствуют типу и иерархической высоте ценности, которая мотивирует эту радость. Восхищение «Севильским цирюльником» Россини в качественном отношении отличается от восхищения бетховенской «Девятой симфонией». Последнее - при условии, что в обоих случаях ценность действительно познана и имеет место чистый ценностный ответ - с необходимостью является более возвышенным и глубоким.
Связь между содержанием ценностноответной установки и мотивирующей ее ценностью, с одной стороны, возникает сама по себе, а с другой - имеет характер долженствования. Объекту, наделенному высокой ценностью, опять-таки при условии, что его ценность действительно понята и что установка мотивируется исключительно ценностью, с необходимостью дается иной ответ, чем иерархически более низкому объекту. Если кто-то понял «Севильского цирюльника» и «Девятую симфонию» в их истинном содержании и дает ценностный ответ, то не может быть, чтобы он не восхищался несравненно больше «Девятой симфонией» и «логос» восхищения качественно не отличался в том и другом случае.