Кундалини без всякого сомнения существует — и ее вполне определенная связь с женским началом так или иначе отражена в символике первородного гpexa — в образе таинственного соединения Евы со змеем, который одновременно "мудрее (ср. mudra) всех тварей полевых"[1010].
Это никак не означает, что сам по себе гpex как таковой заключен в половом соединении Евы с Адамом, как то утверждает католико-протестантская традиция. Грех, наоборот, в их несоединении (Адам при встрече Евы со змием отсутствовал!), в предпочтении этому соединению змия и магического древа. Поэтому подлинная "вирильностъ", как супруго-воинская, так и аскетическая в данном историческом эоне, заключается не в "подъеме Кундалини", но в змееборстве, в принятии внутрь себя иконографического образа св. Георгия или, если угодно, Зигфрида, поражающего дракона, Добрыни-змееборца и иных подобных героев.
Ритуально-магическое обращение к Кундалини есть обращение к космосу и его "миродержателям", но никак не выход за его пределы. Абсолютно противоположной является практика сердечного умного делания, наиболее полно разработанная в православном исихазме. Согласно исихазму, "инициатическим" центром антропо-космоса является не sushûmna, а сердце, точнее, "тайное место сердечное", о котором Эвола говорит как раз в связи с "профанической", по его толкованию, любовью. Именно оно, согласно исихазму, является "жилищем неприступного света". Через вселение Имени Иисусова в это место осуществляется реальный выход за пределы космоса как такового, человек становится причастным энергиям Св. Троицы. В отношении же "миродержателей тьмы века сего" исихазм предписывает "бить врагов Именем Иисусовым", то есть самому стать в той или иной степени змееборцем. Постоянное поминовение Имени Иисусова как основа "мысленной брани" вовсе не обязательно связано с монашеством и соответственно половым воздержанием, как это часто полагают. Напротив, как первый "распечатавший" это учение св. Григорий Палама, так и следовавшие за ним (в том числе наши русские подвижники св. св. Нил Сорский, Паисий Величковский, Оптинские старцы) говорили о полной применимости этой практики к людям "всякого чина" (под "чином" разумеется, конечно, не социальное, а внутреннее устроение). Даже такая сугубо принадлежащая времени и месту книга, как "Домострой", начинается с описания Иисусовой молитвы, рекомендуемой для простых мирян. Всякое же ритуально-"молитвенное" подключение к практике областей ниже "сердечного места", даже нижней части самого сердца, в исихазме исключается". Это связано не с "проклятостью" тех или иных частей антропокосмоса и тем более не с отрицанием существования соответствующих им тонких планов, но с поврежденностью и неготовностью человека к их полноценному "использованию" опять-таки в историческом времени. Сопоставить это можно опять-таки с запретом на изображения, содержавшимся в Первом Завете. Как и тот запрет, этот следует "претерпеть", а не заниматься "воровским восхищением".
"Небеззаконная", в то же время глубоко мистико-эзотерическая альтернатива половой магии вычерчена в анонимной русской "Повести о некотором купце, како мертва тело у жидовина скупи и царство себе приобрете. Она приведена полностью в одном из томов "Памятников литературы Древней Руси" (XVII век, ч. 1) под ред. академика Д. С. Лихачева, с. 71–78). Повесть эта, являясь, по-видимому, в своем роде "инициатическим текстом", имеет множество смыслов, в том числе и, как и почти вся русская словесность, "метаполитический" и историософский, на что обратил внимание Николай Козлов в своей работе "Последний царь" (М., 1994). Нас здесь, однако, интересует лишь одна конкретная ее сторона, связанная с проблематикой книги Эволы и соответствующими тантрическими и даосскими текстами именно как образец онтологически православного видения антропокосмоса в перспективе пола.
1010
Это не означает никакой изначальной проклятости змея как такового. Не змей — источник падения, а диавол, вошедший в него. Но змей наиболее антиномичен среди всего живого. Его положительный аспект утверждается в образе Медного Змия в книге "Исход", а также в требовании Спасителя "Будьте мудры как змии и просты как голуби"(Мф. Х,16–17). В преображенном мире змей обретет свою сияющую мудрость во всей полноте. Ср. также мифо-поэтическую историю Царского рода "Горынских", имеющую связь как со св. Георгием, так и со змеем, в "Повести о Светомире царевиче" Вяч. Иванова.