I
Учение Декарта о том, что душа соединяется с телом в определённом пункте мозга, вытекло не только из общих взглядов на различие умственной и физической субстанций, но также и из физиологических воззрений философа. В мозге, как они думает, соединяются все нервы органов чувств и двигательных частей. В качестве движений тонкого заключённого, в нервах чувств вещества, нервных или жизненных духов, чувственные впечатления распространяются вплоть до мозговых впадин, наполненных до краёв этим веществом. С последними же стоит в непосредственной связи материальный носитель души, мозговая железа. Она по двум причинам необходимо является вместилищем души: во-первых, вследствие своей связи с мозговыми впадинами, сборными пунктами нервных духов, и, во-вторых, она единственное непарное образование мозга. Нервные духи в обратном движении спешат из мозговых впадин через двигательные нервы к мус- кулам. Душа господствует и регулирует эти течения: из впечатлений нервов ощущающих она образует свои представления, а посредством воли она оказывает обратное влияние на двигательные нервы и мускулы. Но иногда течение нервных духов может и без ведома души перескочить из одного рода нервов на другой и, т. обр., произвести те непроизвольные и часто бессознательные движения, которые мы называем теперь рефлекторными. Подобным же образом и другие проявления умственной деятельности сводятся к определенным мозговым процессам: из оставшихся в мозговых волокнах следов движений возникают фантастические картины, из движения нервов, соединяющих сердце с мозгом, — душевные волнения, из движения других нервов организма — страсть. Обращаясь, таким образом, для объяснения внутренних явлений к физическим процессам, происходящим вне души, эта психология как бы наводит на вопрос, не излишня ли во всём этом механизме сама душа? И действительно, Декарт даже животных считает уже бездушными машинами. Когда представители позднейшего французского материализма применили всё это и к человеку, они с некоторым правом могли ссылаться на отца нового спиритуализма, физиологические представления которого они себе усвоили.
Тем не менее дуалистическая гипотеза Декарта удерживала господствующую позицию в течение всего прошлого столетия. Даже споры физиологов касаются, главным образом, вопроса, на каком благоприятном для этого пункте душа приходит в соприкосновение с нервными духами. Длинный список таких мнений собирает Альбрехт Галлер в своих «Элементах физиологии». Об одной из наиболее ходячих, наиболее близкой к картезианскому мировоззрению и считавшей таким пунктом мозговые впадины, говорит ещё Кант под конец своей жизни, по поводу книги анатома Земмеринга — не без некоторой иронии. В своей маленькой статейке он благосклонно принимается за обсуждение гипотезы, старается отыскать в ней наилучшие стороны, но в конце концов остроумно сравнивает подобные попытки с попыткой математика, желающего прекратить воображаемые величины в реальные. Критический философ, разрушитель старой метафизики должен был относиться к своей критике этих картезианских привидений не многим иначе, чем в другом случае, когда ему пришлось снизойти до критики фантазий духовидца Сведенборга.
Однако, как в пределах науки, так и вне их, старая метафизика пережила критическую философию, и ещё в нашем столетии не прекратились споры о «вместилище души»; даже, странным образом, как раз убитая Кантом школьная философия приобрела прежде всего влияние на физиологические воззрения. Основатель этой школьной философии, Христиан Вольф, отпал от Лейбница в своих воззрениях на отношения души и тела и снова сделался картезианцем. Для него мир не является гармонической системой душеподобных простых существ; только душу считает он таковым, монадой, и потому она по существу отличается для него от протяженной до бесконечности делимой материи. Но возвращаясь, таким образом, к Декарту в метафизике, Вольф далеко удаляется от него в своих психологических предположениях. Психология Декарта, независимо от своих беспочвенных физиологических гипотез, все ещё удерживала единство и неделимость души: представления, чувствования, желания были здесь тесно между собой связанными явлениями, различными скорее с внешней стороны, чем по внутреннему существу своему. Вольф же, страстный классификатор во всех областях, чересчур часто считавший науку законченной, если она приводила свои понятия в стройную систему, Вольф обращался с внутренним опытом как с областью государства, где прежде всего важно знать деление на провинции, округа и участки. Но подобно тому, как при поверхностном географическом обучении это разделение становится главной темой, так и Вольфова психология почти целиком исчерпывалась различением между, так наз., способностями души, которые сначала делились на главные способности, например, познания и желания, а затем на массу второстепенных, составляющих виды главных: например, незнание делилось на чувствительность, силу воображения, память, разум и т. д. Как в Мольеровском «Мнимом больном», врач рассуждает: «Опиум приносит сон, потому что в нём есть virtus dormitiva», так и в психологических сочинениях Вольфовской школы можно найти немало рассуждений, смысл которых в существенном сводится к положению: человек мыслит, потому что имеет разум.