КАК РАЗ ЧЕТЫРЕ ГУДЕЛО…
Словно гудок виноват. А может, и гудок, но уж во всяком случае Не он, не Славка. Он не имеет никакого отношения к несчастью с Жекой, он был в это время дома сначала сидел на диване, а потом… Что же потом? Стал делать домашку?
Славке показалось, будто он что-то упустил, что-то очень важное. Он еще раз попробовал проследить за собой, вернувшимся вчера из школы. Он вспомнил, как разговаривал с мамой. Вспомнил, как запикало радио. И гудок, протяжный и сиплый — ХОТЬ ЧАСЫ ПРОВЕРЯЙ. Вспомнил, что настроение было поганое. Как ручку взял, тоже вспомнил. И как… Вспомнил.
«ПРЕДАТЕЛЬ. БАБА. КОЗЕЛ.»
Славка оторопело смотрел на учительницу. Та продолжала говорить, но он не слышал голоса и видел только беззвучно открывающийся рот. Как у рыбы. Внезапно учительница исчезла. Появились скрипучие железные качели; сидение, которое замерло на высоте; вот оно приходит в движение, поначалу медленное, потом быстрее, еще быстрее, оно летит, летит на… Славка зажмурился.
БУДТО ПО ЗАКАЗУ.
Сидя дома на диване, ОН столкнул Жеку под качели. Расправился с Жекой. ОН, Славка.
Догадка обожгла. Но Славка сперва сам в нее не поверил. А поверил уже позже, в пятницу, когда Жека пропал.
Фотограф опоздал: все разбежались. Он принес черный пакет со снимками и теперь растерянно переводил взгляд с Инны Палны, Славкиного классного руководителя, на самого Славку, который, будучи дежурным, лениво возил мокрой тряпкой по грязной доске.
Он смешной, этот фотограф. Маленького ростика, почти карлик. Если рисовать его портрет, то сначала придется изобразить огромный зеленый берет, оттопыривающий уши, потом полустершийся вельветовый пиджак некогда синего цвета, старые заплатанные джинсы и, наконец, поношенные туфли с налипшими к подошве комочками земли, надетые на босу ногу. Портрет человека, которому некогда следить за собой. Он весь в работе. Вот и в школу пришел фотографировать, едва начался новый учебный год. Да, надо не забывать нарисовать еще улыбку: он всегда улыбается. А говорит тихо, робеет будто. Когда Славка, Сашок и Жека, набравшись наглости, подошли к нему и попросили, чтобы на общем цветном снимке их фотографии были помещены рядом, он не рассердился. Он совсем не умеет сердиться.
Славке даже стало жалко его сейчас — поникшего, стоящего в дверях и не понимающего, что теперь делать с черным пакетом. Выручила Инна Пална. Она взяла пакет и сказала, что сама раздаст снимки. Фотограф ушел, а Славка с утроенной силой налег на доску: ему не терпелось получить свою фотографию.
В пакете оказались только общие снимки, и не цветные глянцевые, а матовые черно-белые. Тем не менее смотрелись они здорово. Особенно эти завитушки и змеящаяся по верху надпись: С ДНЕМ ЗНАНИЙ! СЕНТЯБРЬ-87. Из вытянутых окошек-иллюминаторов выглядывал причесанный и натужно улыбающийся 4-й «А».
— Хорошая фотография, — похвалила Инна Пална, протягивая один снимок Славке. На следующий день она не пришла в школу.
Очень хорошая, мысленно согласился Славка, увидев справа от портрета Инны Палны в верхнем ряду три знакомые рожи: ИВАНОВ САША, ВОРОНИН СЛАВА, ЯКОВЛЕВ ЖЕНЯ. Жека был крайний и улыбался шире всех, показывая свои гнилые зубы. Очень хорошая фотография. Славка аккуратно засунул ее в портфель, между учебниками, и помчался в раздевалку. Но спешил он напрасно, потому что там его поджидал неприятный сюрприз. Жека Яковлев оказался предателем. Потому что разговаривал с Хомягиным. И дружески, надо сказать, разговаривал.
Вообще-то у этого толстяка, что стоит сейчас с ним, Хомягин не фамилия, а прозвище. По-настоящему его зовут Камягин. Вадик Камягин из пятого «Б». Он подлый, продает втридорога заграничные жевачки, которые привозит папа, и делает бизнес. Хвастается и продает. И никто ничего не может ему сделать, потому что он не только толстый, но и сильный. Даже Майкл, который учится в том же пятом «Б», не рискует с ним связываться. А много на одного — нечестно. Поэтому их компания решила бороться с Хомягиным по-другому и объявила ему бойкот. Так Майкл придумал, еще неделю назад. И вот Жека…
Славка сделал вид, будто не заметил разговаривающих и теперь не может найти в шкафу свои сапоги. Ему было прекрасно слышно, о чем болтают Жека с Хомягиным. О каком-то лезвии. Хомягин хочет за него рубль. Знает, подлюга, что у Жеки денег с собой нет, а лезвие непременно заполучить хочется: он их с первого класса собирает.
Все равно. Из-за какого-то лезвия… ПРЕДАТЕЛЬ. БАБА. Славка не стал ждать, чем все закончится. Он натянул сапоги и с независимым видом протопал мимо, нарочито грохоча каблуками. Жека увидел его, покраснел… ПРЕДАТЕЛЬ.
— Мы тебе это припомним, — сквозь зубы процедил Славка. И выбежал из школы, почувствовал, как к горлу подступили слезы.
Когда дома сгоряча рассказал о случившемся маме, та рассмеялась и посоветовала не забивать голову глупостями. Мама ничего не понимала в предательстве.
Поэтому, когда Славка ушел к себе в комнату и забрался на диван, настроение у него было поганое. Самое подходящее для того, чтобы расправиться с Жекой.
Что он и сделал.
…Славка еле высидел до конца уроков. Не успел еще смолкнуть последний звонок, как он рванул из класса.
Дома никого не было. Славка швырнул портфель у порога, скинул сапоги и прошел к себе. Мама утром торопилась, не прибралась, и в комнате остался беспорядок. Хорошо, что не нашла фотографию, облегченно подумал Славка.
Фотография лежала там, где он ее и оставил — под грудой учебников. Славка отодвинул их в сторону и взял снимок в руки. На снимке были все, как вчера. Завитушки, СЕНТЯБРЬ-87, окошки-иллюминаторы, улыбки, ИВАНОВ САША, ВОРОНИН СЛА… Нет, не все также.
Не улыбался Жека. Его гнилых зубов не было видно из-за… Что за черт! Славка мог бы поклясться, что не делал этого. Вчера, сидя на диване, он сделал кое-что другое.
Вчера ему не понравилась Жекина улыбка. Улыбка предателя. «ПРЕДАТЕЛЬ. БАБА. КОЗЕЛ, — подумал тогда Славка. — ВОТ МЫ ТЕБЕ СЕЙЧАС БОРОДУ…» Он взял чернильную ручку и пририсовал сфотографированному Жеке жидкую козлиную бородку. Но удовольствия от этого не получил, подождал, пока высохнут чернила, положил испорченный снимок под учебники и принялся за уроки.
А сегодня те несколько штрихов слились в одно сплошное фиолетовое пятно, как будто кто-то неосторожно посадил кляксу, залепившую Жекино лицо почти до самого, носа. Эдакую жирную кляксу величиной с двухкопеечную монету. Только теперь она была совершенно сухая и бросалась в глаза. Слишком бросалась.
Славка недоуменно повертел фотографию, даже понюхал ее. Обычная фотография. Так почему же получилось пятно, если чернила высохли? Неужели из-за несчастного случая с Жекой? Еще не осознавая всю опасность своих действий, Славка решил устроить маленький эксперимент.
Он порылся в ящиках стола, отыскал свою фотографию, оставшуюся с прошлого года. Снимок был примечателен, пожалуй, лишь тем, что напечатали его на такой же матовой черно-белой фотобумаге. Потом достал чернильную ручку, которой воспользовался вчера, несколько раз провел у себя сфотографированного по лбу. Полосы, КАК И В ТОТ РАЗ, не расплылись, но… надо подождать. Славка высушил чернила, взял обе фотографии и засунул под учебники. И забыл о них. Начисто забыл.
Вспомнил только вечером, перед тем как лечь спать. Мама заставила прибираться. Он стал складывать учебники в стол и наткнулся на снимки. На «опытной» фотографии все осталось по-прежнему, полосы — полосы! — как и темнели на лбу. Он перевел взгляд на ТУ фотографию, и ему вдруг показалось… Ерунда. Он положил снимки в верхний ящик стола, закончил уборку, разделся, выключил свет и юркнул под одеяло. Надо будет завтра утром еще раз проверить, подумал он. Мало ли что показалось.
А показалось ему, что фиолетовое пятно УВЕЛИЧИЛОСЬ И УЖЕ КАСАЕТСЯ ЖЕКИНОГО НОСА. Но ведь этого не может быть.
Утром Славке было не до фотографий — он проспал. И мама проспала, и папа, потому что единственный будильник отстал на полчаса. В суматохе Славка успел только выпить стакан чая и откусить полбутерброда, на большее не оставалось времени. И все равно на русский опоздал.