— Но ведь это единичные случаи. Да, попадаются глупцы… Но малыш его перебил:
— А раз так, то нечего вообще разрешать лезть в чью-то жизнь.
Наступило неловкое молчание. Михаил мысленно (или бессмысленно) обругал себя дураком. Разговор получился странным, и не то чтобы странным, а просто нелепым, неестественным, но закономерным, логичным продолжением их сегодняшней прогулки. Наверное он ожидал медленного, постепенного перехода, даже незаметного, но мальчик в который раз поражал своей быстротой и непредсказуемостью. Может быть, следовало больше молчать и слушать? Что за сомнения, соберись, Михаил, опять ты расклеился, черт возьми, соберись! И сделай выводы, ведь иначе нельзя, обязательно нужно делать выводы. Правильные.
— Ладно, хватит, — сказал, наконец, Октар. — Поможете мне его поймать или нет?
— Зачем?
— Надо выяснить месторасположение стоянки пещерников. Может, кто-нибудь из Просветителей еще жив.
Михаил отошел в сторону и больно ударился правым виском о твердый пластмассовый шарик. Нащупав, он дернул его вверх, и ослеп от нестерпимо яркого света. В судорожной темноте прикрытых век поплыли пятна. Когда он немного прозрел, то увидел на потолке сплошную полосу длинных ламп, плотно пригнанных друг к другу. Справа чернел здоровенный рубильник, похожий на трость с набалдашником, а от него вдоль стены тянулись коробчатые кожухи с мигающими лампочками, как в радиорубке. Яран закрывался от света ладонями, а Октар смотрел открыто и не мигая.
Когда все протерли глаза и привыкли, Яран спросил:
— А зачем пещерники держат Просветителей?
— Старики говорили, что Просветители приносят удачу.
Октар вдруг снова присел и приготовил лук. За ближайшим углом послышался шорох, из-за него высунулась короткая тонкая рука, держа точно такой же, как у Михаила карабин. Оружие было, видно очень тяжелым, потому что рука не могла твердо держать его на весу, и дуло моталось из стороны в сторону.
Послышался щелчок, вспыхнул и громыхнул выстрел, над головой Михаила с жестким визгом пронеслась пуля и пробила насквозь кожух с рубильником. Полетели искры, остро запахло горелыми проводами и озоном, и свет стал медленно гаснуть. Прежде, чем лампы погасли полностью, Октар выстрелил в ответ, и было видно, как стрела пробила насквозь узкую руку вместе с толстым рукавом, как эта рука выронила карабин, и он, лязгая, свалился на пол. На рукаве из под стрелы стала сочиться фосфоресцирующая желтая струйка, и рука с визгом исчезла.
Октар, крикнув, побежал туда, откуда стреляли, Михаил мигом очутился около поворота, споткнулся о чужой карабин, нагнулся, отдал его Ярану и задохнулся. А секунду спустя они мчались не разбирая дороги, и Михаил все боялся отстать, не потому, что болела косточка в ноге, а просто ужасно хотелось принимать участие в этой бешеной гонке и чем-то отличиться, хотя бы бегом. А бегал он прекрасно.
Впереди был слышен чужой надсадный хрип, на полу светился пунктир кровяных капель. Взвизгнуло и грохнуло железо. Михаил, не чувствуя ступеней, слетел по лестнице. На железном полу выступало кольцо люка с врезанной тяжелой крышкой. Он ухватился за скобу и попытался поднять, но люк закрывался изнутри, как на старинных подводных лодках. Под крышкой кто-то гулко хрипел и с лязганьем заворачивал колесо. Сзади тяжело задышали Октар и Яран. Октар бесцеремонно оттолкнул Михаила, дернул за скобу, прижался к крышке ухом, ударил по ней кулаком, сел на нее и с досадой сказал:
— Упустили!
У него был жалкий вид и вообще он выглядел измотанным до крайности. Михаил сел рядом с ним, левой рукой обхватил его острые плечи и слабо встряхнул. Октар отстранился, потом придвинулся к нему поближе и тихо проговорил:
— Это была последняя зацепка. Что за невезение! Невезучий день.
Он поднялся с холодной крышки, прошелся по лестничной площадке, остановился и, облокотившись на перила, стал смотреть в черный, уходящий на большую глубину промежуток, стиснутый одинаковыми решетчатыми лестницами.
Михаил поставил локти на колени, положил ладони на лицо и сквозь щелки стал смотреть на Ярана. Яран молча вертел в руках карабин, заглядывал в дуло, бесцельно возил когтем по резным линиям на черном матовом корпусе. Потом сел рядом с Михаилом и вслух подумал:
— Откуда у них оружие? Странно. Ведь они кидали камнями…
— Они? — переспросил Михаил.
— Я в этом уверен. Кому же еще?
— Есть еще… Как их Октар называл? Горцы! Малыш, а горцы существуют сейчас?
— Должны быть — равнодушно заметил Октар. — Но их ужасно мало осталось. Я ведь уже рассказывал.
— Да, рассказывал. Вооруженные техникой землян пещерники превратились в террористов. Значит, все-таки земляне… Обидно, конечно. Михаил разозлился. Из-за какого-то человека ставится под угрозу вся хорошая репутация остальных пятнадцати миллиардов как непременных гуманистов. Жалко, что существуют пока единицы таких, как Октар. Они все прекрасно понимают, разбираются, знают, на то они и Просветители. Они еще могут сказать, что это плохо, неважно, чуть-чуть не так, никуда не годно. Они просто дают возможность увидеть самих себя со стороны. И если прислушаться, не махнуть рукой или отнестись благосклонно (как к менее цивилизованной расе), а по-настоящему понять… Если человеку почаще говорить, что далеко ему до совершенства, привести примеры и помочь разобраться, может тогда он станет делать меньше глупостей. А ведь иногда из-за них страдают другие. Когда мы, наконец, научимся думать, не «варить котелком», «не чесать репу», а думать и принимать решения, и сначала думать, а потом принимать решения, думать мудро и поступать мудро, чтобы не мучиться из-за собственной глупости? Когда мы, наконец, поймем, что думать — это действительно не развлечение, а обязанность, и обязанность в первую очередь твоя, а потом уже чья-то еще?
Октар повернулся и сказал:
— Может, пойдем домой? Холодно.
Михаил только сейчас заметил, что мальчик стоит босиком на голом холодном полу, завернутый в свою темную набедренную повязку, усталый Октар, наверное голодный, когда сам Михаил в стереоволокнистой теплой одежде и намного старше его. Чувствуя грызущую кошку совести, он торопливо произнес:
— Да-да, конечно. Пойдем, Октар.
Обратно идти было легко, гораздо легче, чем в первый раз. Михаил уже не шарахался испуганно от внезапно налетающих из темноты кожухов, проводов, похожих на чьи-то пальцы, а только презрительно отодвигал их от лица и слышал впереди уверенное шлепанье босых ног и шорох матерчатого колчана. Сзади мерно шагал Яран, воркующе дышал, и было слышно, как шумно царапаются наросты о голые стены. Промелькнул лабиринт, полупрозрачный и непонятный, сверкающий золотом схем. Потом появился залитый водой туннель, но влево; оказывается, уходил еще один неизведанный коридор, и из него обнадеживающе тянуло холодком. Тройка повернула налево и скоро оказалась за пределами крепости.
Со стороны крепость выглядела абсолютно пустой и ужасно дряхлой, похожей на расшатанный от времени гнилой зуб. Шесть круглых остроконечных башен были соединены зубчатыми кирпичными стенами и неуверенно высились посреди полянки, окруженной рвом. Ров должен был выглядеть устрашающим, с черной водой, но время затопило все зеленью, и ров превратился в болото. Одиноко и неприкаянно висел над ним единственный мост, покрытый сгнившим деревянным настилом. Странно и непонятно было видеть здесь эту крепость. Никак она не вписывалась в сказочный лесной образ. Все равно, что черный обугленный танк в поле пшеницы.
«Хватит тут работы археологам, — подумал Михаил. — Такая находка для них! Если, конечно, кто-нибудь сюда прилетит. А могут и не прилететь. Э-эх…»
Они поднялись к подножию леса, вошли в него и сразу же свет вокруг померк, не в силах пробить мощные листья, множество самых разнообразных запахов и звуков. Сверху тут же прилетел, чуть не по голове, здоровенный волосатый орех, и послышался издевательский наглый хохот. Впереди покоилось озеро. Как и раньше, над ним курился голубоватый туман, дряхлые деревья были готовы вот-вот рухнуть, а лиственный массив на другом конце озера по-прежнему был похож на отвесную стену пещеры.