Михаил присел в стороне от тропинки, чтобы застегнуть отскочивший клапан ботинка, застегнул и посмотрел на товарищей. Яран и Октар ушли довольно далеко, но тропинка круто сворачивала в сторону, и Михаил решил срезать угол. Первые десять шагов он пробежал нормально, но потом земля под ним неожиданно прогнулась, и он с размаху ушел по грудь в вязкую темную жижу. Вниз тянуло со страшной силой, Михаил не мог даже крикнуть, и в самый последний момент, ничего не видя, он почувствовал, как за кисть ухватила узкая и цепка рука.
Глава шестая. Рук мощь зла
Было светло. Свет свободно проникал сквозь толстую соломенную крышу, и зайчики неровно дрожали на земляном, сильно утрамбованном полу. Сквозь толстую шкуру утоптанной земли слабо пробивались нежные зеленые ростки и пучки молодой травки. Снаружи доносились лающие приказания, сглушенные толстыми стенами из тростника, листьев и глины.
Хижина была очень тесной, четыре на три метра, и выглядела ужасно убогой. Даже окон нет, только непонятная дыра на потолке. Наверняка это самое неуютное жилище у них. Зато хоть крыша над головой есть. Михаил взбил под собой солому, лег лицом к двери (даже непонятно, где у них тут дверь) и подложил руки под голову. Он привык подкладывать свернутую валиком куртку, но ее отобрали в первый же день. Приходилось лежать так, по-спартански.
В противоположном углу, хрустя соломой, зашевелился старик, приподнялся и посмотрел на Михаила. Ну и старик! Таких стариков Михаил никогда еще ни видывал. Высохшая сгорбленная фигура, плешивая голова с пучком седых волос, тонкая цыплячья шея и неожиданно могучий кадык с пучком волос. И одежда: черное, покрытое пылью рубище, будто старик долго и усердно валялся на дороге, и плетеные, продранные на месте больших пальцев башмаки.
Старик зыркнул на него белками глаз, поводил зрачком по хижине и остановил свой взгляд на глиняном кувшине. Он сполз с соломенной кучи, схватил кувшин и резко задрал кверху донышком, разинув беззубый запавший рот. Воды не было. Старик обиженно отшвырнул кувшин в сторону, вскарабкался на солому и, поджав ноги, простонал:
— Опять вода кончилась! — Голос был визгливый и неприятный, как пенопласт.
Михаил промолчал. Остатки воды выпил не он.
— И еда, — добавил старик и пожевал челюстями, морща лицо, как будто сожрал целиком лимон. — Есть хочется. С утра ничего не ел. — Он посмотрел на Михаила, ожидая поддержки, но не услышал в ответ ничего и рассерженно полез на солому.
— Мне ведь каждые два часа есть надо. Я так привык, — слезно говорил старик, карабкаясь на четвереньках. Он сел, уставясь в одну точку, потом вдруг резко повернулся, так, что взлетела солома, ударил кулаком по стене и злобно крикнул: — Изверги! Душегубы! Кровопийцы!
Соломенная дверь со скрипом отворилась, и в хижину просунулась огромная голова охранника, покрытая черным спутанным волосом и мусором, медленно поднялась, показывая зверскую грубую физиономию и посмотрела в сторону старика. Старик уже лежал, свернувшись калачиком, и притворялся спящим. Охранник громко сказал: «М-н-да!», неразборчиво забормотал и закрыл дверь. Старик сразу же сел лицом к Михаилу и стал тупо смотреть в пол.
За стеной продолжали однообразно гаркать приказы, слышались тележные скрипы, дребезг разбившейся посуды, звонкие хлесткие удары. Михаил снова посмотрел на старика. Тот уже не сидел, уставясь в одну точку. Он задрал край изодранного халата и стал рассматривать свои ноги. Узловатые костлявые ноги у него были в страшных коростах и язвах, особенно одно засохшее пятно на огромной острой коленке. Он равнодушно почесал голень, зевнул, разлегся и захрапел.
Новый жилец появился в хижине недавно, дня два назад. Михаил умирал от тоски и одиночества, когда дверь внезапно распахнулась и из прямоугольника яркого белого света влетел этот старик от страшного пинка, врезался лысой головой в стенку. У входа послышался громкий гогот, один из охранников стал малиновым от смеха и забухал подкованными сапожищами, поднимая пыль. Старик вскочил и принялся безобразно ругаться, махая кулаками, но дверь уже закрыли, и он полез спать на солому. Странный это был старец. Временами, как сейчас, впадал в старческий маразм, никого не узнавал, яростно требовал еды и ругался. Чаще всего Михаилу удавалось перекинуться парой ничего не значащих фраз и только. Остальное время дед спал. Спал он с аппетитом, сладко, не стесняясь, здорово храпел и иногда что-то напевал во сне. Михаил знал про него ужасно мало, точнее, ничего, а сам старик ничего не рассказывал. Эта неизвестность, скверные стариковские привычки и ругань уже порядком надоели Михаилу и он своего соседа недолюбливал.
Снова завизжала и отворилась дверь. Вошел охранник — здоровенная двухметровая дубина с куском шкуры вокруг бедер и самым современным карабином за спиной, неуверенно потоптался, стараясь двигаться так, чтобы хижина невзначай не развалилась. В руках у него была зажата большая сизая грибная шляпка и бочонок с выбитым верхом, в котором что-то плескалось. Охранник встал на коленки, положил шляпку рядом и стал осторожно переливать из бочонка в кувшин розовую воду. Михаил украдкой наблюдал за ним. Да, подумал он, с таким никакого контакта не получится. Разве что усыпить и нейроскопировать мозг… Ага, как же, так он и дастся вам с голыми руками. На-те, берите. Как замечал когда-то Валька Грачев: «Щ-щас!».
А ведь по сути дела от него много и не требуется. Просто одеть на голову нейротранслятор… В мозгу всплыл давнишний эпизод, как с одним таким громилой молодые необстрелянные практиканты с факультета нейропсихологии пытались наладить контакт. Контакта не вышло, абориген сбежал из лаборатории и заперся на продовольственном складе. Было очень интересно наблюдать за студентами по каналу внутренней телесвязи, когда они прорвались на склад и до смерти перепугались, увидев, как абориген с грохотом отдирает крышки от ящиков, рвет пластмассу консервов и принимается страшно жрать содержимое, брызгая соусом. Какие контакты, ну какие тут могут быть контакты!
Охранник тем временем наполнил кувшин, встал и, что-то бурча пропитым басом, вышел из хижины. Старик шумно и отрывисто задышал носом, принюхиваясь, увидел еду, кинулся перед кувшином на колени и впился редкими зубами в сочную мякоть гриба. Михаил неохотно сел рядом.
— Ешьте, ешьте, молодой человек, — сказал старик, быстро жуя. — Нам с вами еще понадобятся силы.
Михаил отстегнул от пояса круглую коробочку, развернул ее, как подзорную трубу, и в образовавшийся стаканчик налил немного воды.
— Что это за вода? — спросил он, разглядывая стакан как пробирку.
— А, это? — Старик прижался губами к кувшину и сделал несколько глотков. Михаил брезгливо сморщился. — М-м! — радостно замычал старец. — «Розовая кровь»! Правда, немного разбавленная… Вы пейте, молодой человек, это кровь Розовой скалы, она необычайно питательна. Раз уж нас с вами балуют этим, значит кто-то скоро приедет, кто-то из главных, этот их, как его, дьявола, склероз проклятый, все позабыл, башка крупноячеистая…
— Какие главные? Кто приедет?
— Вы, молодой челове…
— Михаил…
— Да-да, Михаил. Вы еще новенький здесь, так сказать, вы еще многого не понимаете. Пещерники — весьма удивительный народ. Правда, сейчас все переменилось…
Прожевав, он продолжил:
— Столько лет просветителей уважали и ценили, а тут такое свинское отношение. Кормят какой-то дрянью, не сегодня, правда, но все равно. Эти наемники… Эта грубая бессмысленная сила… Все ведь сказывается. И главное, столько лет… Мне ведь уже сто двадцать восемь лет, я могу уже поглядеть на жизнь со стороны, и скажу вам честно, жизнь — самая жуткая вещь на свете. Вот взять хотя бы меня. Родился, вырос, женился, голова полысела, переженил детей и внуков… Это обычная жизнь, простое бытие, скажем… да вот того же пещерника! — с подъемом произнес старик. Глаза его слегка осоловели. — Что ему нужно? Да ничего! Ему сказали, он делает и ни за что не отвечает. Здорово, правда? Ни за что не отвечает! А я всю жизнь мыкался по пещерам, не с ними, конечно, жил впроголодь, я ведь привык часто есть, нас ведь, Просветителей, уважали, добрая тогда еда была… — Он помолчал, мечтательно уставившись в потолок. — Мы ведь на то и Просветители, чтобы просвещать.