— И ты дал им оружие, — медленно проговорил Михаил.
— Да. Вернулся сюда один, и при помощи карабинов они снабдили едой весь поселок, не потеряв при этом ни одного человека. Тогда они предложили мне стать во главе племени. Я согласился, потому что надо было вытаскивать их из нищеты и голода. Мне было жалко их, понимаешь, жалко.
Михаил не мигая смотрел на Гаана. Его распирала злость. «Вот он, значит, какой, этот борец за справедливость. Вот, значит, как все получилось. И не надо тащить его и тыкать носом. Он ведь ничего не видит. Это же слепец, отгородившийся от мира металлическим фотостеклом и маской и считающий, что то, что он сделал, идет во благо всей расы. Он знал подспудно, что что-то будет не так, и хотя считает себя вершиной пирамиды, а научился говорить как они, выглядеть как они, существовать как они, только все еще руководствуясь гуманными принципами.»
— Я решил порвать со своим прошлым. Начал я с того, что уничтожил корабль. Правда, несколько вещей я все-таки перенес сюда, потому что… Ну просто привык к ним, понимаешь?
В голосе его сквозило отчаяние, а Михаил видел ужасную картину: перепуганные жители жмутся к середине кольца пещерников, которые лениво переминаются с ноги на ногу, положив на согнутый локоть ствол карабина, а маленький пещерник хрипло гаркает на толпу, но толпа молчит и боится, и тогда аборигены, похожие на немых черных кукол, подходят к жителям и выводят, заламывая руки за спину, самых сильных мужчин, дают им оружие, и эти несчастные медленно тупеют прямо на глазах, обрастают шерстью, ковыряются в зубах, что-то бормоча, и наводят на толпу короткие резные стволы… Страшно. Ведь они же скоро возьмутся друг за друга, еще немного, и жизнь превратится в сплошной кошмар. А Гаан этот — безумец, его надо срочно увезти на Землю, забрать всю технику, а у аборигенов заменить эту часть памяти, чтобы ничего они из этого не помнили…
Но у него ничего не было. Не было возможности увезти его на Землю, не было никакой техники, чтобы воздействовать на пещерников, да и он сам находился в положении пленника. Мда-а…
— Ничего я не одобряю, — сказал Михаил. — Кстати, откуда взялись эти охранники?
— Это пленные горцы, — пояснил Гаан и отпил из стакана.
— Пленные? Они такие здоровые, а пещерники…
— Пещерники отлично владеют пращами, — возразил Гаан. — Кстати, о тебе я услышал от них. Они рассказывали, что видели тебя на перевале. Я сначала не поверил, конечно, но теперь…
— А Просветители? Почему к ним такое отношение?
— Я не знаю, — сказал Гаан. — Это психология самих аборигенов. Это их дело.
— Нет, это не их дело, — сказал Михаил. — Вернее, и их тоже. Но ты должен был разобраться.
Гаан молча крутил в пальцах полупустой бокал.
— Тебе надо на Землю, — осторожно произнес Михаил.
— Не говори мне про это! — вдруг закричал Гаан так, что расплескал «фламинго». — Черт, — сказал он, стряхивая капли с халата. — Мантию вот забрызгал. И не говори мне!
— Не кричи…
— Я покончил со своим прошлым. Там я был никому не нужен. Никому! А здесь я нужен сразу всем. А что, если нам остаться вдвоем, а? — Он искательно посмотрел Михаилу в глаза. — Будем вместе, а?
Михаил вздохнул. Сначала мелькнула было дикая мыслишка: «А может правда, а? Пожить, ни на что не жалуясь…», но он поспешно ее раздавил и только покачал головой:
— Нет, Гаан. Не для меня это. Ты просто ожесточился и хочешь что-то кому-то доказать.
— А может и хочу!
— Кому?! Мне? Пещерникам? Твоим вооруженным дубинам?
Гаан выглядел очень несчастным и разбитым. Он сразу как-то постарел, осунулся, и Михаилу стало жалко его. Может он был слишком жесток, но как-то надо было это сказать. Ну, резковато получилось. В конце концов Гаан сам вынудил его. Гаан поставил стакан на стол, встал с кресла и, шаркая ногами, подошел к своему черному креслу. Взявшись за подлокотник с кнопками, он сказал:
— А ведь телескоп настроен на Солнечную систему…
Сгорбившись, он отвернулся и выкрикнул:
— Уходи!
Михаил поставил на стол бокал и подошел к нему:
— Гаан…
— Уходи!
Михаил повернулся и направился к дверям. Гаан снова сделал стекла метеостанции прозрачными. Стеклянные двери из темных и матовых пластин стали снова обретать свою прежнюю бездонную прозрачность, и Михаил увидел пещерников, которые жадно плющили длинные черные уши на фотостекле, подслушивая и переговариваясь. Двери с шелестом разъехались в стороны, и Михаил услышал дробный стук и голое шлепанье ног по лестнице. Он обернулся. Гаан натянул новую маску, сел в кресло, и развернулся к телескопу.
За дверьми Михаила крепко взяли за локти и на незнакомом наречии что-то спросили, вздыхая и с липким горловым клокотанием. Из-за кресла вылетел резкий ответ. Михаила небрежно потащили к выходу. Это были здоровые, видавшие виды экземпляры, на волосатой груди змеистые татуировки, у каждого по карабину, на голове по шлему из тускло блестящей меди и натуральных кривых рогов. Да, и среди таких вот дикарей ему приходится жить. Ну и жизнь! Михаил посмотрел на горца. Такого бы в международный музей «Зоотроник», в стеклянную будку, начиненную местной растительностью, с водным распылителем и искусственным светом в потолке… Охранник одной рукой держал его локоть как палку, другой ковырялся в бородище и что-то мычал, разевая черную глубокую пасть и зевая.
Его вывели из метеостанции и потащили сквозь толпу любопытных, осторожно отталкивая пещерников, чтобы ненароком как-нибудь не раздавить. Это только с пленными горцы были такие страшные, свирепые и наглые. Пещерных людей они боялись, несмотря на резкий контраст в росте и силе. Михаил с определенной долей злорадства наблюдал, как охранников толкали, пинали по ногам и кричали что-то обидное, и как те жмутся и тихонько отталкивают звонкоголосых ребятишек. Вот так, так, а вот этого верзилу по ногам, да не стесняйся, малыш, бей эту мразь, можно даже палкой… Дикость это конечно. Надо бы их урезонить. Урезонишь их! Самого затопчут.
Они вышли на дорогу. Солнце поднялось еще выше, раскаленное желтое марево било с высоты в истоптанный песок, и вверх поднималась желтая многострадальная пыль. Навстречу катила повозка, тучное рогатое животное, похожее на огромного броненосца, с равнодушным стуком вбивало в песок огромные круглые копыта и жевало траву. Громко скрипели колеса, маленький толстый пещерник тупо смотрел на ребристые бока животного и время от времени шлепал кнутом по его широкой спине.
За ними сразу же увязался хвост зевак. Михаилу показалось, что тут собралась вся деревня. На охранников пронзительно кричали и швыряли песочными комьями, но Михаила боялись и жались поближе к домам. Он навсегда запомнил их глаза — желтые, выпуклые и настороженные.
Глава седьмая. Террористы
Его грубо втолкнули в темноту и закрыли дверь. Михаил запнулся обо что-то, стукнулся головой о шершавое бревно и упал на охапку сена. Это было совсем другое жилище. Никаких легких стен, обмазанных глиной, никаких дырявых потолков. Это был мощный деревянный сруб, почти непроницаемый, только между квадратных бревен голубовато светились тонкие щели. И запах был другой: сена, сосны и мокрой зелени.
Михаил посидел немного, прислушиваясь к голосам за стеной, потом осторожно приподнялся и пошарил руками. Под ногами был утрамбованный чернозем с реденькой травкой, маленькая глубокая ямка, кучка каких-то сучьев. Ладонь поползла дальше. Ворох щепок и занозистая впадина надгрызанных нижних бревен, словно объеденная бобрами. Та-ак, а это что? Кость? Откуда здесь кость?
Михаил поднялся с корточек и уверенно направился в другой конец сруба, но тут же ударился о высокую и тонкую металлическую трубу с расплющенным концом, крепко вбитую в землю. Упав на землю, он потрогал ее, нащупал массивное кольцо, ржавую звенящую цепь, а дальше — странный предмет, похожий на дырявый волосатый орех. Приглядевшись, он увидел, что другой конец цепи прикован к блестящей металлической полосе, свернутой в браслет, а внутри браслета хребет сидящего скелета со злобной намекающей улыбкой. Скелет был маленький, с давно сгнившими костями и вытянутым черепом, покрытым жесткой щетиной. Что-то здесь попахивает средневековьем, палачей тут хватает, как я погляжу. Ну и ну!