Ноган взглянул на присутствующих и, откашлявшись, сказал:
— Не есть точно, сеньор Омонте, сказать с юга на север, потому что трещины не показывают простирание жилы, а показывают смещение горных пластов… О, это долго объяснять. Одно дело разговаривать здесь, другое видеть все в руднике.
Омонте оттопырил нижнюю губу, отчего обнажились зубы — верный признак неудовольствия, — и немного помолчал. Потом, обращаясь ко всем, с явной издевкой сказал:
— Только этот сеньор разбирается в делах рудника. А я для него — вроде агронома или юриста. Но вам следовало бы знать, — закричал он, глядя на Ногана в упор, — что я в этих делах понимаю больше, чем вы думаете, во всяком случае, достаточно, чтобы не дать себя обкрадывать.
Мистер Ноган подскочил к Омонте и встал против него. Все были изумлены.
— Я иметь чувство ответственность. Я есть инженер, вы есть рудокоп, но нельзя говорить, что я вор.
— Замолчите, — прохрипел Омонте, — и катитесь, катитесь отсюда со своим инженерством!
— Конечно, я иду, но я вам говорю, что вы не понимаете дела, вы только удачливый богач, и все.
Омонте с помутневшими глазами двинулся на него, но мистер Рит и Давалос встали между ними и принялись подталкивать Мак-Ногана к двери.
— Опомнитесь, Ноган, разве так можно! — испуганно говорил управляющий. — Я приказываю вам покинуть нас!
— Именно, — прохрипел Омонте, — не то я выставлю его пинком в зад.
Магнат трясся от ярости, однако в его маленьких темных глазках не было блеска. Он пошарил на столе, схватил бокал, но Давалос забрал его.
— Успокойтесь, дон Сенон, успокойтесь.
— Я иду, — сказал Ноган, направляясь к двери. — Вы останьтесь со своими рудниками. Вы должен мне пять тысяч долларов за убыточность.
— Черта лысого ты получишь!
Ноган отворил дверь и вышел. Омонте, красный и задыхающийся, обратился к присутствующим:
— Вы видели, черт подери, каков наглец. Он меня разоряет, а я ему должен еще платить. Завтра же пусть убирается. Здесь люди есть, найдите мне другого.
— Успокойтесь, успокойтесь, сеньор Омонте. Странно, очень странно. Такой примерный служащий.
Между тем Ноган взял шляпу, и, когда проходил по холлу, слуги, рассевшиеся в креслах — в доме никого уже больше не было, — поднялись и, стоя, почтительно поклонились ему. Он вышел на улицу и почувствовал, как пахнул на него холодный ветер. Вспомнил Маручу. Когда он уже был на площади, ему показалось, что со светящейся планеты, какой представлялось теперь его воображению здание администрации, его ввергли в холодную преисподнюю.
Управляющий, два инженера и еще один служащий сопровождали сеньора Омонте во время обхода огромной территории обогатительной фабрики. Осмотр занял все утро. Они начали с устья шахты, куда подвозили руду. Затем руда направлялась по подвесной дороге на склад под цинковой крышей, там ее вываливали в дробильные машины, потом вагонетками доставляли к решетам и грохотам.
Скрежет железа и стали, шум бешено вращающихся колес и приводов, гром молотов и. блоков оглушил Омонте. Здесь еще работали по старинке. Женщины, сидевшие вдоль ленты конвейера, вручную выбирали руду и бросали ее в воронку, установленную у каждого рабочего места, откуда куски руды попадали на другой ленточный конвейер, расположенный в нижней части фабричного строения. А само строение напоминало мост, переброшенный с одного белого холма из риолитов на другой.
Шум и грохот нарастали по мере приближения свиты к цеху, где руда снова сортировалась: здесь мелкие куски отделялись от крупных и пути их расходились. По разным конвейерам они доставлялись к дробилкам, затем снова происходила сортировка: крупные куски двигались дальше, а отсеявшаяся металлическая пыль прессовалась в брикеты и затем подвергалась сложной обработке.
Выкупанные в грязи, пропыленные насквозь рабочие не проявляли пи малейшего интереса к посетителям. Но и те, в свою очередь, не обращали никакого внимания на живую силу, служившую лишь придатком к машинной технике. Впрочем, их мало интересовал и сам Омонте, уже изрядно измотанный бесконечными подъемами и спусками.
Наиболее крупные куски руды обрабатывались в дробилках, откуда взлетали клубы пыли и доносился надрывный кашель рабочих. Сортировка производилась в центрифугах и в решетах; измельченные кусочки подвергались обработке до тех пор, пока не превращались в мелкую пыль. Металлическая пыль отделялась от песка промывкой, и металл снова поступал на ленты конвейеров, в решета, в сита, под прессы, пройдя все виды движения, протанцевав все фигуры, которые проделывали стальные тросы, железные колеса, поршни, решета, грохоты, миновав множество труб и отстойников, испытав бесчисленные подъемы и спуски, пока, наконец, после всех сложнейших манипуляций не попадал на склад готовой продукции, оставив следы во всех цехах обогатительной фабрики.
Сопровождающие сеньора Омонте управляющий и инженер-боливиец давали объяснения, стараясь перекрыть адский шум. В сложных технических новинках Омонте узнавал приспособления старых времен. «Это, по-нашему, решето», — говорил он, увидев осадочную машину. «Раньше это делалось обушком», — замечал он, подойдя к дробильной машине новой марки.
Приблизились к печам.
— Здесь мы должны будем ввести новый метод флотации. Мы расширим фабрику рудника «Прогресс».
— Когда рудники объединятся, добыча увеличится наполовину.
Они вошли под огромный навес, где, словно диковинные чудовища, сбились в кучу дизельные моторы, сверкающие новой краской.
— В Южной Америке это самые мощные.
— Так, так…
Омонте обливался потом.
— Желаете спуститься в шахту, сеньор?
— Нет, нет. Уже поздно.
— Сеньор Омонте устал.
Действительно, к вечеру миллионер так устал, что не мог принять рабочую делегацию; представители рудников и обогатительной фабрики вручили доктору Давалосу петицию и оживленно растолковывали ему содержание документа по-испански и на кечуа.
— Работа, что и говорить, тяжелая, — заметил доктор Лоса, — но они не хотят принять в расчет, во что обойдутся компании те мероприятия, о которых они просят. А кроме того, разве можно сравнить наш рудник с другими? Там кошмарные условия.
В правлении орурского банка было холодно. К десяти утра здесь собрались доктор Давалос, сенатор Гуама и и доктор Густаво де Куэльяр. От холода все потирали руки.
Прибыл и сеньор Омонте в сопровождении управляющего мистера Рита и мистера. Апельда — с морковным цветом лица, одетого в светлый фланелевый костюм, с неизменной сигарой в уголке рта.
Доктор Куэльяр, которого представили сеньору Омонте, тут же поспешил принять у него пальто и осторожно его повесил. Омонте уселся на широком диване, обитом кожей; Давалос и Рит расположились в кожаных креслах; Апельд подсел к письменному столу, на котором разложил папки с бумагами; по углам на стульях, словно провинившиеся школьники, примостились доктор Куэльяр и доктор Гуаман.
Омонте откашлялся и начал с раздражением:
— В Боливии мне все время задают головоломки. Во всем приходится разбираться самому — никакого порядка. Я плачу жалованье, на это уходят тысячи и тысячи, сотни тысяч… а вы тут ничего не можете наладить. Я из Парижа должен управлять всем этим хозяйством. Я пригласил на совещание мистера Апельда, он даст пояснение к плану, с которым вы могли познакомиться заранее.
Советники должны были выслушать речь мистера Апельда на дурном — хуже некуда — испанском языке. Он начал так:
— Во-первых, прошу извинить меня за дурное произношение. Второе, положение дел таково: все тяжбы практически выиграны, производство олова достигло сорока тысяч тонн, произошло объединение рудников, вольфрама добыто столько, что котировка на него упала, возникли новые филиалы банка, а центральный банк, созданный для выпуска банкнот на выплату жалованья, превратился в первый коммерческий банк страны. Компания является также основной держательницей акций государственного банка, который фактически управляется нами.