— У меня ничего нет! Все кончилось! Кончилось!
— Но вино-то еще есть!
— Дайте сандвич! Хоть один сандвич! Сто франков за сандвич!
Передние машины начинают двигаться. По звукам клаксонов Омонте и его супруга понимают, что надо смириться; их автомобиль, частичка многокилометровой металлической гусеницы, тоже сдвинулся с места. Путь к испанской границе продолжается.
Вдали уже виднеется голубая полоска моря. Шофер нервничает: кончается бензин, скоро кончится и вот кончился.
С лица доньи Антонии сползли все краски, и оно становится грубым. Сеньора Омонте зло выговаривает шоферу:
— Болван! Не мог запастись бензином.
— Но, сеньора, сеньор, мотор работал с тройной нагрузкой.
— Молчать! — рычит Омонте. — Марш за бензином!
Секретарь и шофер пытаются остановить ползущие мимо машины.
— Продайте бензину! Сто франков за литр!.. Двести франков!.. Для сеньора посла Боливии.
— Ах вот оно что! Пусть попробует получить из своей Боливии.
— Нам не до шуток: тысячу франков за литр!
Приближается машина, из которой высовывается маленький человечек с остреньким, как минутная стрелка, носом.
— Вам нужен бензин? Лишнего нет, но я вас подвезу. Ожерелье сеньоры, ее кольца и перстень сеньора. Примите в расчет, что я вынужден буду оставить свои вещи. Согласны?
Он выволакивает из машины узлы и ящики, освобождая место для Омонте, его жены и секретаря. Шофер остается.
Томительно медленно, рывками, метр за метром, автомобили движутся вперед. Ширится голубая лента моря с белым кружевом пены. Вдали уже можно видеть кедры, растущие на скалах.
Наконец — Эндайя, наконец — испанская граница. Перед Ирунским мостом скопились сотни машин. Кваканье клаксонов сливается в единый гул. Автомобиль можно купить всего за тысячу франков, а то и за пятьсот. Между машинами снуют бледные, растрепанные люди с детьми на руках. На мост бегут пограничники, прижимая рукой кобуру с пистолетом, и образуют там заслон. Никого не пускают.
— Это посол Боливии. Пропустите меня к телефону.
Но к зданию таможни тоже не пускают.
— Мне нужно переговорить с губернатором Сан-Себастьяна. От имени посла Боливии.
Невозмутимые пограничники молчат. Секретарь в отчаянии. Наконец взятка возымела действие, и его пропускают.
— Пойдемте пешком.
Смеркается. Посол и его супруга выходят из машины. Сзади — секретарь с чемоданами. Сеньора несет в маленьком чемоданчике свои драгоценности. В руках у Омонте тоже чемодан. Подходят к таможне. Здесь много солдат. Сначала их останавливают. Секретарь куда-то запропастился.
— Мы — посольство Боливии! — кричит сеньора.
Их пропускают в зал ожидания, где уже сидят люди, пристроившись на своих чемоданах, обездоленные, всеми забытые, словно пассажиры с поезда, потерпевшего крушение в пустыне.
Сесть негде, и супруги Омонте тоже вынуждены устроиться на своих чемоданах.
Возвращается секретарь.
— Где вы пропадали? — рычит Омонте.
— Позволят пройти только пятидесяти человекам. Таков приказ испанского правительства. Связи пока нет, но скоро наладят. Никуда не уходите отсюда.
Медленно тянутся минуты. Какое это тягостное наказание ждать здесь, в зале, набитом до отказа мужчинами, женщинами, детьми, чемоданами, плачем, криками.
— Мост откроют завтра! Связи с Сан-Себастьяном нет. Переговорить с официальными лицами по ту сторону моста нет никакой возможности.
— Разве им не сказали, что я Омонте?
— Я все время твердил им это, но они прогнали меня прикладами.
Сеньора — в обморочном состоянии. Секретарь идет раздобыть сандвичи, дает каким-то парням деньги, те Забирают их и скрываются.
— Ночь лучше всего провести в машине.
— Нет. Нужно подогнать ее сюда, поближе, чтобы проехать первыми, как только откроют мост.
Секретарь приобрел несколько шерстяных одеял у испанских басков и сандвичи у французских. Прямо на полу у стены он устраивает нечто вроде ложа для сеньоры и сеньора Омонте. Сеньор упрямится и продолжает неподвижно сидеть на чемодане, жалкий и поникший.
Одиннадцать часов вечера. Снаружи слышатся голоса. Это прошли пограничники. Раздаются звуки клаксонов. Вдруг солдаты входят в зал, но тут же покидают его, громко переговариваясь. Омонте вспомнил — это было тысячу лет назад, — как он застрял на почтовой станции Сан-Хосе-де-Оруро и вынужден был ночевать с чужими людьми в душном помещении, заставленном корзинами с кокой, мешками с овсом, конской упряжью. Тогда, как и теперь, всюду сновал народ, не обращая на него никакого внимания, а в соседней комнате горланили погонщики мулов. И дети ревели так же, как этот белобрысый младенец, что сидит на коленях у женщины в меховом пальто.
Чем он так прогневал судьбу? Что теперь с его акциями, с его дворцом, с его замком? Может быть, в нем устроили казармы? Или разбомбили? Машина потеряна в дороге. Британское правительство задерживает золото. Что делается в Малайе? А вдруг бомбы разрушили плавильни «Вильямс Харвей»?
Кто-то надсадно кашляет. Снаружи слышны крики и рев мотора. Донья Антония опит. Уже много лет он не видел ее спящей рядом с собой.
— Посол Боливии! Сеньор посол Боливии.
Светает. Входит секретарь с помятым лицом и будит Омонте, который спит, прислонившись к стене.
Есть приказ пропустить его превосходительство дона Омонте. Сеньора Омонте тоже встает. Секретарь берет чемоданы.
Они идут первыми. Поблескивает река. На ней покачиваются маленькие лодчонки. Кордон из солдат и пограничников расступается, чтобы пропустить двух помятых, растрепанных стариков и секретаря. В Ируне они не задерживаются и на машине следуют до Сан-Себастьяна. Их встречает мажордом. Сеньор Омонте готов надавать ему пощечин за то, что тот не проявил расторопности и не выехал им навстречу к границе. Потом он ложится отдыхать, но в два часа встает и велит соединить его с Мадридом. Нацисты уже в пригородах Парижа, а английские войска бегут к берегам Бретани.
Омонте смотрит на залив. По лазурному морю катятся волны с белыми гребнями и умирают, бросаясь на скалы. Весенний соленый воздух, пахнущий рыбой, резко бьет в ноздри. Внизу он видит поросшую травой дорогу, сбегающую между двумя каменными стенами к берегу. Прямо напротив — зеленый остров Санта-Клара с белыми домиками.
Завтрак и ласковый ветер рассеивают мрачные воспоминания о прошлой ночи.
— Ваше превосходительство, Мадрид на проводе.
Через четверть часа он возвращается на террасу. В шезлонге сидит его жена и смотрит на море, на город, на островки, на зеленые холмы с белыми домиками.
— Что теперь будем делать?
— Ничего, — отвечает Омонте.
— Я имела в виду, останемся ли мы здесь?
— Нет. У меня много дел. Мои помощники сообщают, что Лондон просит меня поехать в Соединенные Штаты. Теперь боливийское олово будет стоить дороже, чем в минувшую войну.
XVII
Кровавый ручей бежал по земле, питаемый кровью индейцев, и орошал берега.
Серый утренний свет разливается по голым горам, выхватывая из долин и расселин цинковые и соломенные крыши, лесные вырубки и проторенные тропы. На рудниках — никаких признаков жизни.
В чреве гор потухли карбидные звезды. Остановились вагонетки в галереях. На стальных тросах зависли клети. Погасли светофоры: стоят поезда во всех двадцати пяти горизонтах — их не о чем предупреждать. Молчит диспетчерская служба: вся дистанция длиной в сто шестьдесят километров погружена в темноту.