- Спасибо большое, - хриплый голос, какой бывал у него, когда он не разговаривал несколько часов к ряду, нарушил почти идеальную тишину.
- Скажи спасибо Марии, это была её идея, чай тоже её, - беззлобно и как-то бессильно ответила Мирослава.
- Приведи её к нам снова, я буду очень рад с ней пообщаться.
- Может быть, тебе стоит поехать к ней, а не вынуждать приехать? Ты же знаешь, она не способна тебе отказать, - если до этого момента девушка стояла спиной, то сейчас она повернулась лицом к собеседнику. На его лице уже не было очков, но глаза были закрыты, вид этого человека можно было бы назвать умиротворённым, если бы на ум не приходило слово "опустошённый". Усталость и загадочность - вот два главных признака великого предпринимателя и философа, дочь которого стремится избежать такой же участи, но сама же замечает, как идёт к ней. - Я уверена, тебе стоит проветриться.
- Возможно, и даже вполне вероятно, это пойдёт на пользу, но я не уверен, что у меня есть время на это, - он печально посмотрел на свою дочь, открыв глаза, он дал миру созерцать, как в серой пустоте вращаются безликие вселенные, о которых, верно, не стоит знать. - Проветрится никогда не помешает, скажем, в следующие выходные, я смогу найти время, но не могу ничего обещать. - Выдавленная через силу, пускай и не совсем лживая, улыбка. Этот человек не может измениться, он пришёл к своему совершенству личности и не думаю о том, чтобы перейти в другое состояние.
Помяв в руках пакетик с чаем, отец больше не сказал ничего, было видно, что он хотел бы, или же мог, сказать куда больше, уйти в повествование о прежних временах или поучение, но он не любил подобные проявления "заботы", так как не считал их таковыми. "Мои времена - мои и только мои, твои же - принадлежат тебе, и ты выйдешь из них. Не стоит приучать детей к урокам давно минувшего и даже сгинувшего прошлого," - так он говорил довольно давно и повторял это много раз, в том числе, отвечая на претензии знакомых и людей, с которыми ему приходилось сталкиваться, оберегая дочь. Никто его не понимал, а он и не стремился к этому.
Грустно улыбнувшись, непонятно, то ли из вежливости, от ли оттого, что ей этого хотелось, она покинула кабинет, отдававший запахом пыли и нагромождений бумаги. Мистер Хрусталёв раньше очень любил открывать нараспашку окно и, позвав любимое дитя, наблюдать вместе с ним за дождём, закатом или иными природными явлениями, но в последние годы он отчего-то перестал это делать. Возможно, с этого и началось их отдаление друг от друга. Что-то потянуло девушку в оранжерею, может, ассоциации с домом подруги и желанием вернуться туда, а, может, что-то ещё. Там её ждала ещё одна встреча, отношение к которой сложно было описать однозначно.
В упор смотря на зелёные листья, у одного из горшков с кустообразным растение, сидел парень в довольно строгом костюме, состоявшем из чёрных пиджака, брюк, туфель и галстука, а также белой рубашки. Когда-то многие посмеивались над его сходством со свидетелями Иеговы, а он не понимал юмора, но и не обижался, порой было такое ощущение, что он не способен в принципе на кого-либо злиться или таить обиду.
- Никак не ожидал увидеть тебя так скоро. Как поживает Мария?
- Прекрасно.
- Это хорошая новость, передавай привет в следующий раз, - несколько угрюмое и напряжённое, как и всегда, лицо ничуть не изменилось, оставшись всё таким же, как и до произнесённых слов. Этот человек функционировал наподобие механизма, причём, не тех элегантных моделей современности с их плавными переходами и движениями, нет. Эта машина для работы мозга, абсолютно забывшая о том, что телу также нужны ещё и мышцы, а также жир, хотя бы немного, двигалась, словно была детищем фантастов начала двадцатого века, рывками, угловато, но прямолинейно и без отклонений от маршрута. - Я пришёл сюда, чтобы поговорить о твоих обязанностях в университете.
Мирослава недовольно выдохнула и резко села в удобное кресло, стоявшее неподалёку от входа в оранжерею.
- Как ты знаешь, уже совсем скоро будет конференция, посвящённая студенческим научным проектам, и ректор очень надеется, что ты скажешь хоть что-нибудь. С твоим отцом...
- Я, что неудивительно, в курсе, кто мой отец и что он сделал для нашего общества, как раз поэтому я и не хочу выступать на конференции, - возможно, в повисшем молчании можно было бы расслышать как растут цветы в горшках, если бы это вообще можно было бы услышать.
- Но на неё ведь приедет президент-академик, - Мира кивком дала понять, что знает. - И твой отец там будет, - тот же самый кивок. - Я не понимаю тебя.
- Давай не будем об этом. - Как и всегда, всё упиралось в отца, и дело даже было не в его заслугах, их восхваления и отношения к этому девушки. И молодей человек, и она, они оба восхищались философом и гением, которым был мистер Хрусталёв, но если дочь следовала его принципам и, всегда думая самостоятельно, вносила в эти принципы свои коррективы, то парень просто брал его величие как факт, становясь догматиком, каких так сильно порицал его кумир. - Мы давно не встречались лично, и начинать нашу первую встречу за... четыре месяца со спора я не хочу.
Выйдя на задний двор, где расположилась обширная мощная скамья, стоявшая под плакучей ивой, чьи ветки были обрезаны так, чтобы можно было любоваться закатом, они сели и начали разговор на темы, максимально отдалённые от чего-либо серьёзного. Странно, но только на них они могли разговаривать, не ссорясь, друзья детства были так чужды друг другу, словно не были друзьями вовсе. Беседа длилась и длилась, пожирая время горстями, наверное, в глубине сознания, оба молодых человека понимали бессмысленность того, что они делают, безнадёжно отдалившись друг от друга, но постоянно встречаясь, почти-незнакомцы просто оттягивали неизбежное, рано или поздно, их взаимоотношения должны будут закончится.
Невидимый ни для кого, единственный, в своём кабинете, мистер Хрусталёв смотрел на природную беседку из плакучей ивы, он не видел тех, кто сидит там, но в точности знал, что там происходит. Сидя в камере своего кабинета, где он проводил почти всё своё время с того знаменательного дня, когда он закрыл свою компанию, не молодеющий мужчина думал, прежде всего, о будущем своего дела. Не желая бросать свою дочь на жернова истории, жертвуя её счастьем и, отчасти, рассудком, много лет абсолютной оторванности от своей физической оболочки давали понять, насколько легко было жить, не ставя во главу угла накопление и использование знаний. Довольно часто он задумывался о приобретении бессмертия, такого манящего и вечно желанного объекта для большинства людей, которое для него было просто средством, средством следования к своей цели.