Послышался возглас Вентнора, в нем звучало почти болезненное облегчение. Мы распрямились. Головы наши вынырнули из тумана, как у пловцов из воды. Мы незаметно поднимались над уровнем тумана.
И в ста ярдах перед нами, рассекая туман, погруженные в него по плечи, летели Норала – ее золотые пряди развевались – и рядом с ней Руфь. Услышав крик брата, Руфь обернулась и помахала нам рукой.
Впереди на расстоянии мили виднелся проход в стене долины; мы летели к нему. Не неровная расселина, не произведение природы – впечатление огромной двери.
– Смотрите, – прошептал Дрейк.
Между нами и широкой дверью из тумана высунулись сверкающие треугольники, похожие на акульи плавники, а под ними мелькали очертания круглых тел, словно гигантских дельфинов; туман завивался вокруг них. Вскоре нас окружили треугольные плавники и круглые тела. Они устремились к порталу, проходили в него – армия металлических существ вела нас, охраняла, играла вокруг нас.
Странным, необыкновенно странным было это зрелище – просторная тихая долина, затянутая туманом; над туманом летит величественная голова Норалы; вокруг упорядоченное движение блестящего металла; титаническая дверь, зияющая впереди.
И вот мы на пороге, миновали его.
8. БАРАБАНЫ ГРОМА
На порог, как волны, набегал туман и вдруг исчез. Держась точно на таком расстоянии, как и тогда, когда я впервые увидел головы Норалы и Руфи в тумане, их куб летел впереди. Он резко выделялся в необычном свете, заполнявшем место, в котором мы оказались. Я не мог определить, каньон это, коридор или туннель.
Норала одной рукой поддерживала Руфь; в ее позе чувствовалось отношение покровительства, защиты – первое подлинно человеческое чувство в этой прекрасной загадке.
Перед ними летели десятки ее друзей, теперь они казались не тусклыми, нет, они сверкали, будто выточенные из голубоватой отполированной стали. Они… маршировали… стройными рядами, шары, кубы, пирамиды; двигались как в строю.
Я оглянулся: из пены тумана появлялись десятки металлических существ, резали туман, как волны. И когда они выплывали из него и оказывались на свету, тусклость исчезала, и стороны их начинали сверкать.
Откуда этот свет, это сверкание? Наша скорость уменьшилась. Я огляделся. Стены расщелины или туннеля перпендикулярные, гладкие, сверкающие холодным металлическим зеленоватым блеском.
Между стенами, подобно ритмическим вспышкам светлячков, мягко и вкрадчиво пульсировало свечение, создававшее впечатление чего-то невероятно малого – электронов, скорее чем атомов, пришло мне в голову. Свечение тоже зеленоватое, как стены; но я был уверен, что свечение не от стен.
Светящиеся частицы мигали и блекли, как мошки в прямых солнечных лучах, или, если воспользоваться более научным сравнением, как коллоид в освещенном поле ультрамикроскопа; и точно так же глаз воспринимал не сами эти частицы, а только их движение.
Если не считать этих частиц, освещение было яркое, хрустально прозрачное. Высоко над нашими головами – в пятистах футах, в тысяче – стены сливались в дымке туманного берилла.
Стены, несомненно, из камня, но отшлифованного, выровненного, покрытого.
Да, покрытого. Покрытого какой-то металлической субстанцией, которая и служила источником свечения и от которой исходит сила, пришло мне в голову, воспламеняющая мигающие частицы. Но кто мог все это сделать? Зачем? Как?
Точность обработки, совершенство этих гладких стен действовали на нервы, вызывая смутное желание какой-то человеческой дисгармонии, человеческого беспорядка.
Поглощенный наблюдениями, я забыл о тех, кто разделял мое беспокойство и опасности. Почувствовал, что мне сжимают руку.
– Если будем достаточно близко и мне удастся оторвать ноги, я прыгну, – сказал Дрейк.
– Что? – Я вздрогнул от неожиданности. – Куда прыгнете?
Я посмотрел, куда он показывает. Мы быстро сближались с первым кубом; он находился едва ли в двадцати шагах впереди; казалось, он останавливается. Вентнор наклонился вперед, дрожа от напряжения.
– Руфь! – окликнул он. – Руфь, как ты?
Она медленно повернулась к нам – сердце мое дрогнуло, потом, казалось, застыло. Ибо на милом лице Руфи было то же выражение неземного спокойствия, что и на лице Норалы; в ее карих глазах тень того же бесстрастного духа, что в глазах Норалы; и голос ее прозвучал как отдаленное эхо золотого звона голоса Норалы.
– Хорошо, – вздохнула она, – хорошо, Мартин. Не бойся за меня…
И снова отвернулась от нас, глядя вперед, молча, как стоявшая рядом с ней женщина.
Я украдкой взглянул на Вентнора, на Дрейка: разыгралось ли у меня воображение или они тоже заметили? И тут же понял, что заметили: лицо Вентнора побелело, как и губы, Дрейк сжал зубы, в глазах его сверкнул гнев.
– Что она сделала с Руфью? Видели ее лицо? – почти нечленораздельно спросил Дрейк.
– Руфь! – в голосе Вентнора звучала боль.
Она не обернулась. Как будто не слышала его.
Теперь кубы разделяло не более пяти ярдов. Дрейк собрался, попытался оторвать ноги от сверкающей поверхности, подготовился прыгнуть, когда кубы еще больше сблизятся. Его широкая грудь дрожала от усилий, мышцы на шее напряглись узлами, пот катился по лицу.