Шелест немного оторопел от такого развития событий. Рука Ариадны сомкнулась у него на запястье. Служанка выпрямилась - она была немного выше Шелеста - и, прежде чем он успел хоть что-то сообразить, прильнула губами к его губам.
Однако Шелест, невольно ответивший на поцелуй, уже через пару секунд пришел в себя и решил, что целоваться ночью посреди коридора с малознакомой девушкой, к которой, в принципе, он и чувств толком никаких не испытывал, совсем никуда не годится. Даже если девушка сама по себе роскошна и заставляет забыть абсолютно все, вплоть до собственной сущности, - злорадно отметила та часть разума Шелеста, которая была в ответе за его восторг перед Ариадной.
Громкий стук избавил его от необходимости проявлять инициативу - Ариадна, вздрогнув, отстранилась сама. Шелест оглянулся и увидел Юфорию, стоявшую в конце коридора.
Юфория весь вечер терпеливо дожидалась того момента, когда Йон, напоив ее очередной дрянью, называемой лекарством, отправится восвояси. В его присутствии был только один плюс - пока Юфория считалась больной, он не смел поднимать на нее своего посоха, и она могла издеваться над ним, сколько угодно. Но, похоже, это время заканчивалось: Йон, наблюдая за тем, как Юфория выпивает принесенное им лекарство, сказал, что, быть может, завтра она получит официальное разрешение покидать комнату и вообще делать, что ее душе угодно. Иными словами, она отныне считалась вполне здоровой.
- То есть ты больше не будешь торчать в моей комнате? - уточнила Юфория.
- Совершенно верно, - улыбнулся Йон. - Вам так неприятно мое присутствие?
- Только в таких огромных количествах, - проворчала Юфория.
Йон был одним из немногих людей в Вавилоне, кто, если не всегда стоял на ее стороне, хотя бы был готов спокойно разобраться в любой ситуации, выслушать и по возможности помочь. Юфория даже могла назвать его другом. Но другом таким, которому, во-первых, большинства подробностей ее жизни знать совсем необязательно, а, во-вторых, таким, которого следует опасаться, ибо хорошие отношения хорошими отношениями, но проклятый золотой посох бьет больно.
Принимая все это во внимание, Юфория рассудила, что зря обижать Йона не следует. По крайней мере, всерьез.
Когда он удалился, Юфория стала планировать дела на ночь. Мысли ее разветвлялись в двух направлениях. Можно было или убежать в поисках латрия до того, как придет Шелест, или дождаться его и свершить сей подвиг совместно.
Ей не терпелось рассказать ему о том, что завтра Йон дарует ей долгожданную свободу, а, значит, вместо того чтобы опасаться встречи с послом Авалона (Юфория его не боялась, но ненавидела всем сердцем), можно будет пойти в город и в очередной раз взбудоражить народ пением. Юфория очень соскучилась по пению Шелеста, да и вообще по ночным прогулкам с ним. И надеялась, что он чувствовал то же самое.
Юфория уделила некоторое время воспоминаниям. Перед глазами возникло не столько встревоженное, сколько почти убитое выражение лица Шелеста, с которым он ворвался к ней в комнату сразу после того, как она попросила Йона привести его. Юфории почему-то очень хотелось его увидеть, но Йон, конечно, хорош - тут же об этом во всеуслышание сообщить... И Юфория даже радовалась тому, что ей тогда было настолько плохо, что она толком не смогла проявить эмоций, не то провалилась бы сквозь землю.
А еще ей очень хотелось рассказать Шелесту о Йоне, ведь он так и не услышал, как поет верховный жрец Вавилона. Петь он не слишком любил, и потому это явление было крайне редким, но когда Юфория страдала от яда, Йон по ее просьбе спел песню. Его голос ничем особенным не отличался, но все же был очень чистым и, пожалуй, нежным. Впрочем, главное было не в нем, а в самих песнях. В отличие от Шелеста, Тейта, Лью и самой Юфории, Йон не складывал какие-нибудь обрывочные фразы, насыщенные пафосом, и не творил абстракции на пустом месте. Он сплетал целые истории, причем на редкость позитивные если не на содержание, то на мотив точно. Их можно было слушать, как сказки, и самое замечательное заключалось в том, что они почти всегда были абсолютно правдивыми - Йон неоднократно утверждал, что петь о вещах неистинных считает делом глупым.
Послушав песню Йона, Юфория в полубредовом состоянии просила разрешения рассказать о ней Шелесту, но тот сказал, что это совсем необязательно, когда-нибудь Шелест и сам услышит, как он поет. Йон еще что-то говорил, но этого Юфория уже совсем не помнила.
За всеми этими мыслями пролетело столько времени, что первый план - отправиться за латрием - провалился, Шелест мог явиться с минуты на минуту. Юфория махнула рукой и решила ждать. Но Шелест все не приходил.
Тогда она пробормотала что-то крайне неодобрительное и покинула комнату. Путь ее лежал на кухню, мимо комнаты Шелеста. Юфория тешила себя надеждой, что он просто уснул - в противном случае, ее легкое недовольство грозилось перейти в тяжелое расстройство из-за такого наплевательского отношения. Ведь он сам заверил ее, что зайдет.
Юфория как раз думала о причинах, которые могли задержать Шелеста, когда вышла в коридор и замерла: ни одно из предположений не оправдалось.
При виде Шелеста и Ариадны, слившихся в поцелуе, внутри Юфории пронесся целый вихрь эмоций, начавшийся яростью и закончившийся невыносимой болью. Стараясь заглушить его, Юфория почти неосознанно треснула кулаком по стене.
Ариадна тут же отпрянула, но Юфории уже было все равно, она даже успела пожалеть, что обнаружила свое присутствие. К глазам подступили слезы. Она поспешно свернула, намереваясь вернуться в свою комнату, однако Шелест ее окликнул, и она перешла с быстрого шага на стремительный бег.
Юфория ворвалась к себе, слыша, как ее догоняет Шелест. Уже бросившись на кровать и зарывшись в одеяло, она сообразила, что не предупредила стражников никого не пускать, и в отчаянии понадеялась, что забыла вечером велеть пропустить Шелеста. Но он беспрепятственно вошел в комнату.
Юфория даже не обернулась.
- Уходи, - буркнула она, изо всех сил стараясь, чтобы голос не срывался от слез, которые все-таки выступили на глазах.
Ее переполняли боль и обида. Конечно, Шелест ничего не был ей должен, но она все равно не могла совладать с собой: разум позорно отступал под наплывом чувств.
- Принцесса, ты как? - спросил Шелест как ни в чем не бывало.
- Как будто тебя это волнует. Иди, развлекайся дальше со своей Ариадной. Извини, что помешала. Я случайно.
- Ты что, плачешь?
- Я? - Юфория усмехнулась, но не слишком убедительно, и торопливо вытерла слезы краем одеяла. - Спятил? И вообще, уходи отсюда!
- Ты все видела? - Шелест явно не собирался уходить.
Голос его звучал спокойно и несколько недоуменно, что не прибавило Юфории хорошего настроения - ведь это означало, что Шелесту глубоко наплевать, что она увидела его с Ариадной.
- Да, и что?
- Ну, просто, если ты все видела, - Шелест словно рассуждал о погоде назавтра, - то плачешь не из-за этого, потому что тогда тебе прекрасно известно, что Ариадна сама меня поцеловала ни с того ни с сего, а я остолбенел от неожиданности.
Юфория промолчала. Из-за слез першило в горле. Она вышла в коридор уже после начала действа, и теперь ей оставалось или поверить Шелесту и, быстро придумав причину своего расстройства, успокоиться, или отложить это дело в долгий ящик, потребовав, чтобы Шелест ушел. Первый вариант казался более привлекательным, но Юфория просто не чувствовала в себе сил сдерживаться.
- Уходи уже.
Но Шелест не ушел, а присел на край кровати.
- Не хочу.
- Почему это, интересно знать? Я уже извинилась за то, что вам помешала.
- А я уже объяснил, как было дело.
- Тогда тем более уходи, - оставалась непреклонна Юфория.