Несмотря на ретроактивную реконструкцию как пропаганды преступного культурного релятивизма, Боас на самом деле представляет собой нечто вроде призыва к терпимости, отказа от этноцентризма и аргумента в пользу методологического приостановления суждений до достижения понимания. (Вместо того чтобы сосредоточиться на межкультурном сравнении, некоторые теоретики также интерпретировали этический релятивизм исторически, отмечая, что моральные нормы имеют тенденцию меняться со временем, так что каждое поколение обычно считает себя более нравственным, чем его предшественники. Из этого следует, что любая попытка судить исторические фигуры обречена на провал). Хотя пространство не позволяет полностью раскрыть философские последствия и проблемы этического релятивизма, я хочу сказать, что первоначальные формулировки во многих отношениях были аналогичны веберовскому представлению о ценностном нейтралитете как предварительном условии для социального научного исследования.
В целом, современный идеал научного ценностного нейтралитета в значительной степени возник в результате споров в немецкой социологии в начале XX века, но в США он утвердился в эпоху холодной войны, где столкнулся и усилил более ранний антропологический акцент на культурном релятивизме, который первоначально функционировал как аналогичное отстранение от этики в угоду научной отстраненности. Таким образом, ученые по целому ряду академических дисциплин стали считать, что этика и ценности несовместимы с объективным исследованием. В том же контексте холодной войны американские политики начали обвинять социологов в пропаганде коммунизма и атеизма. Таким образом, внутренние призывы к деполитизации гуманитарных наук были также попыткой защитить ценность академической деятельности от политического давления, подчеркивая ее этическую нейтральность.
Тем не менее, современные философы часто приписывают главный аргумент в пользу беспристрастности науки одному очень известному параграфу в "Трактате о человеческой природе" Дэвида Юма (1739). В рассматриваемом отрывке Юм замечает, что моралисты быстро делают скрытые переходы от "бытия Бога" или "наблюдений за человеческими поступками" к серии нормативных утверждений, которые обычно иллюстрируются необъяснимым переходом от "обычных сопоставлений предложений "есть" и "нет"" к "должно или не должно". Однако Юм считал этот переход неправомерным: поскольку "это "должен" или "не должен" выражает некое новое отношение или утверждение, "необходимо, чтобы оно было замечено и объяснено; и в то же время должна быть дана причина того, что кажется совершенно немыслимым, как это новое отношение может быть выведено из других, совершенно отличных от него".
Последующие теоретики предположили, что Юм продемонстрировал, что никакие этические или ценностные суждения не могут быть выведены из чисто фактических предпосылок, таким образом отделив ценность от факта. По этой причине разделение фактов и ценностей повсеместно считается само собой разумеющимся. Например, многие люди считают, что существует фундаментальная разница между констатацией факта, что Subaru Impreza - это автомобиль, и вынесением ценностного суждения, что Subaru Impreza - хороший автомобиль. Как бы само собой подразумевается, что наука может описывать мир, но не оценивать его. Допущение ценностей в научном исследовании, таким образом, казалось бы, открывает ящик Пандоры субъективных предпочтений, окрашивая результаты любого проведенного исследования. Таким образом, нормативные утверждения ученых должны быть примерами "нарушения закона Юма", "натуралистического заблуждения" или необоснованной экстраполяции "должно" из "есть".
Важно отметить, что, как утверждают некоторые философы, все разделение на "есть" и "должно" на самом деле бессвязно. Это важно, потому что многих из нас, работающих в гуманитарных науках, убедили в том, что наша работа должна быть нейтральной с точки зрения ценностей. Но нас убеждали делать это на основании ложных предпосылок.
Ключевые фрагменты из произведений Юма были вырваны из контекста. Суть соответствующей главы "Трактата" Юма заключается в том, что черты характера являются добродетелями, если они вызывают определенные чувства. Далее Юм утверждает, что нарушение обещаний вызывает у нас неприятные чувства, и, следовательно, он сам выводит из положения о человеческой природе, что мы должны выполнять обещания. Действительно, в своих философских трудах Юм неоднократно делает обобщения от "и" к "и". Представляется вероятным, что в знаменитом отрывке, о котором идет речь, Юм либо а) переформулировал следствия своего скептицизма в отношении индуктивных умозаключений; либо б) повторил известный металогический принцип XVIII века, согласно которому логические аргументы по определению тавтологичны, поскольку в них излагаются только выводы, уже встроенные в посылки (следовательно, моральный вывод может быть дедуктивно доказан только из моральных посылок). Но независимо от правильной интерпретации оригинального отрывка, Юм не следовал тому, что сегодня называют "законом Юма", и вряд ли он хотел продвигать что-то подобное.