– О чем речь, братишка… – Человек в плаще протянул карточку. – Звони, сколько надо.
– Спасибо, – поблагодарил я. – Возьми… Незнакомец глянул на купюру в моей руке и неодобрительно покачал головой:
– Не надо так, братишка. Обидеть хочешь?
– Извини. Спасибо…
Я зашел в кабинку, сунул карточку в приемное гнездо таксофона и набрал номер Рудакова. Ответили не сразу. Три гудка, четыре. Наконец в трубке послышался заспанный голос капитана:
– Слушаю…
– Это гость. Кэрол только что отыскала меня, но я сбежал. Твои ребята наверняка следят за мной, но лучше бы они следили за домом – Кэрол может быть еще там.
– Все понял, – быстро ответил Рудаков. – Сейчас распоряжусь.
– Нам нужно встретиться, – добавил я.
– Где и когда?
– Подберешь меня в девять утра на стоянке у Площади
Искусств, сектор «А».
– Договорились. У тебя все в порядке?
– Да…
Я повесил трубку, вынул карточку и вышел из кабинки.
Незнакомец стоял чуть поодаль, сунув руки в карманы плаща. Подойдя ближе, я протянул ему карточку:
– Спасибо, выручил. Не будешь против, если я тебя пивком угощу?
Глаза незнакомца блеснули, он тихо засмеялся. Взяв карточку, похлопал меня по плечу:
– В другой раз, братишка. Слишком много дел. Извиняй…..
Подмигнув, он повернулся и быстро пошел прочь. Я проводил взглядом его ладную фигуру. Вот ведь как – бандит, а позволил позвонить и даже денег не взял… Что ни говори, но у этих ребят тоже есть чему поучиться…
До рассвета оставалось несколько часов. Мне было грустно – как ни крути, пока приходилось бегать от Кэрол. Раньше тоже пару раз удирал от полиции и особистов, но то совсем другое дело: их перевес мог быть только временным. С Кэрол все иначе, потому и пришлось идти на контакт с Рудаковым: поодиночке нам с ней не справиться.
Спать не хотелось, я просто брел по улице, высматривая вывеску какого-нибудь бара. Таковая нашлась через сотню метров. Зайдя в зал, сел за столик, заказал выпивку и бифштекс. Может, еда поднимет настроение?
Народа было достаточно мало. Играла спокойная музыка. Я ел принесенный официантом бифштекс и думал об Элли. Действительно ли она больна или это уловка особистов? Они поняли, что мне нужна Элли, и пытаются держать меня на коротком поводке? Вряд ли у них получится. Если не хотят неприятностей, то лучше бы им быть со мной поучтивее.
В баре я провел больше трех часов. Спешить было некуда. Когда за окнами стало совсем светло, расплатился с официантом, не забыв про щедрые чаевые, и потихоньку направился в сторону центра. Времени еще хватало, поэтому я заходил в разные магазинчики и лавки – многие из них уже начали открываться. Почти сорок минут провел у фонтана в небольшом тенистом скверике… Когда до девяти часов осталось меньше пятнадцати минут, поймал такси и отправился на Площадь Искусств.
Ждать Рудакова не пришлось – его глайдер опустился на стоянку ровно в девять. На этот раз капитан был один. Я забрался в салон, захлопнул дверь, машина тут же поднялась в воздух.
– Мы ее упустили, – сказал Рудаков, не тратя времени на приветствие. – Точнее, просто не смогли отследить. Многоэтажка – слишком много людей.
– Понятно… – вздохнул я. Этого следовало ожидать, так что новость не стала для меня неожиданностью. – Жаль…
Я полез в карман, достал блокнот. Раскрыв на нужной странице, вырвал листок с рисунком и протянул его Рудакову.
– В теле у Кэрол какая-то штука. Я зарисовал ее контуры. Попробуйте определить, что это такое.
Рудаков взял листок, с интересом взглянул на рисунок. На лбу капитана обозначились морщинки.
– Это у Кэрол в теле? – спросил он, посмотрев на меня; в его голосе чувствовалось удивление.
– Да, – подтвердил я. – Неплохо бы узнать, что за предмет.
– Могу сказать прямо сейчас, – ответил Рудаков. – Это детонатор к термитной бомбе. Мы изучали такие, когда проходили курс по борьбе с терроризмом.
Новость была интересной. Даже слишком! Когда до меня дошел смысл сказанного капитаном, я почувствовал себя очень неуютно.
– Детонатор к термитной бомбе…-пробормотал я, с ужасом понимая, что дело гораздо хуже, чем я предполагал. – Его трудно подорвать?
– Пара секунд, – пожал плечами Рудаков. – Нажать на зубцы и повернуть верхнюю часть детонатора на четверть оборота… Вы знаете, зачем он ей?
– Догадываюсь… Взрыв получается сильный?
– Да нет – так, хлопок. Суть не во взрыве, а в температуре: она достигает трех тысяч градусов.
– Ну конечно, раз детонатор к термитной бомбе… – согласился я. – Когда-то на меня хотели скинуть такую…
– И что же это значит? – спросил Рудаков, снова взглянув на меня.
– Это значит, что теперь у нас действительно появились проблемы…
* * *
Элли перевели в другую палату – более уютную и комфортабельную. Посещавшие ее врачи перестали надевать защитные костюмы. Элли восприняла все это как хорошие признаки – решила, что выздоравливает. И ошиблась!
Сначала появились проблемы со зрением: Элли заметила, что видит теперь немного не так, как прежде. Если она внимательно смотрела на предмет, тот начинал менять цвет не сильно, но вполне заметно. Изменялись оттенок и насыщенность… Потом стало еще страшнее. Элли внезапно поняла, что может рассмотреть любой объект во всех деталях. Стоило сосредоточиться на нем, и предмет словно бы приближался – казалось, Элли смотрит на него через бинокль… Страшило не то, что она обрела такой странный дар, – страшила неизвестность. У девушки даже мелькнула в голове ужасная мысль: а что, если она сама теперь превратится в метаморфа?
У Элли хватило выдержки, чтобы не поделиться своими опасениями с врачом. Геннадий Эдуардович – так его звали – был очень участлив к ней и всерьез беспокоился о ее здоровье. Тем не менее Элли интуитивно чувствовала, что он просто хорошо делает порученную ему работу. И участливость его – удобная маска для общения с пациентами. Если он узнает… Наверняка доложит обо всем начальству – со всеми вытекающими отсюда последствиями. О них Элли не хотела даже думать.
Оставалась слабая надежда, что все еще образуется, что ее страхи лишены основания… Ну, зрение. И что? Мало ли какие лекарства ей кололи – вот и повлияло!.. Все обойдется, иначе быть не может…
Прошло несколько часов, и зрение действительно пришло в норму. Почти пришло – Элли по-прежнему могла в деталях рассматривать любые предметы, но те, по крайней мере, перестали менять цвет.
Шел седьмой час вечера, когда пожилая медсестра принесла ей ужин. Каша, сок, кусочек кекса… Они что, хотят уморить ее голодом?
– А нет ли чего-то другого? – спросила Элли. – Мяса или рыбы?
– Каша и сок с добавками витаминов, – спокойно отозвалась медсестра. – Это очень полезно.
– Я сама знаю, что мне полезно! – резко заявила Элли, но тут же спохватилась: – Простите…
– Приятного аппетита, – сухо сказала медсестра и вышла.
Элли хмуро проводила ее взглядом. Потом закрыла лицо руками – господи, что с ней? С каких это пор она стала такой вспыльчивой? Несколько минут приходила в себя, чувствуя, что не может совладать со своим гневом. Почему ее держат здесь, по какому праву? За что? Открыв глаза, взглянула на столик с едой. Захотелось перевернуть его, перебить чашки, но Элли сдержалась: нельзя, это ее выдаст… Выдаст?!
Последняя мысль неприятно поразила. Ведь то была мысль человека, который в чем-то виноват, который вынужден что-то скрывать… А человека ли?
Элли стало жалко себя, она попыталась заплакать. Раньше ей это легко удавалось – стоило почувствовать себя несчастной, и слезы сами катились из глаз. Обычно они приносили облегчение.
Теперь слез не было! Все попытки Элли порыдать ни к чему не привели…