Время, которое превращало девушку, которая всегда бежала от жизни, в женщину, которая принимала ее - ад и все вытекающие.
Дядя Тито говорил мне, что запахи обладают силой. Они обладают магией возвращать нас к людям и местам - к тому, кем мы были в прошлом и что чувствовали тогда. Я знала, что принюхиваясь к запаху этих духов, я буду думать о прохладном море, горячей коже, соли на губах; о купании голышом ночью под звездами; о походах в места, где растут только полевые цветы и пасутся козы; о том, как я ввалилась на чью-то свадьбу и танцевала до тех пор, пока мое лицо не стало выглядеть так, будто на нем навсегда застыла улыбка; о сплаве на плоту по горе Олимп; о сплаве на каяках по воде, настолько прозрачной, что ее поверхность напоминала стекло, а глубины были похожи на голубые и зеленые сокровища; о сексе в укромных бухтах; о пиратах; и еде, на употребление которой порой требовалось не дюжее мужество, например, салат из морских ежей (только что выловленных из моря) и баранины, и о сладком привкусе гранатов, задерживающемся на моем языке...
Будто этот флакон и жидкость в нем запечатлели все эти моменты и навсегда запечатлелись в моих чувствах. Я сказала Капо, что хочу взять с собой домой немного моря, чтобы запомнить эту поездку, но вместо этого он подарил мне нечто гораздо более мощное.
Воспоминания в бутылке.
Я никогда не чувствовала такого прекрасного запаха на своей коже. Он был легким, но оставался в воздухе даже после того, как я уходила. Этот аромат был дороже всех остальных, но это не имело значения. Он был бесценен для меня тем, что заставлял меня чувствовать.
То же самое чувство я испытала в церкви, когда Капо ждал меня в день нашей свадьбы, заставляя мои ноги двигаться, и я последовала на улицу под песню Фрэнка Синатры.
Мой муж ждал меня, наблюдая, как женщина и мужчина накрывают для нас стол. От дома - виллы? - к воде тянулся длинный пирс, на конце которого стоял стол. Над ним бугенвиллеи создавали своеобразный навес. В свете зажженных факелов, выстроившихся в ряд вдоль пирса, цветы казались неоново-розовыми на фоне пламени и заходящего солнца.
Когда мужчина и женщина начали возвращаться к дому, я встала чуть в стороне. Я не хотела, чтобы они увидели меня и выдали мое присутствие. Капо кивнул им, когда они приблизились, они кивнули в ответ, а затем исчезли через другую дверь, ведущую в другую часть дома.
Капо подошел к концу пирса и посмотрел на еду, затем на воду. Через минуту он обернулся.
Наши глаза встретились, и я слегка помахала рукой.
Капо встретил меня на полпути и взял мое запястье, его нос задержался на моем пульсе.
— Ты нюхаешь меня, Капо, — сказала я. Когда он посмотрел мне в глаза, я улыбнулась.
— Я бы вдохнул тебя всю, если бы мог, — сказал он.
— Такой голодный, да?
— Изголодался. — Он протянул мне руку, и мы прошли остаток пирса вместе.
Мне не хотелось благодарить его за новые духи, но я хотела, чтобы Капо знал, что они значат для меня, по-своему.
— Других духов, которые ты мне покупал до этого, было достаточно, ― сказала я. — Но эти... — Я подняла руку, чтобы Капо мог снова понюхать мое запястье. — Они... голубые.
Я усмехнулась, заметив, как слегка нахмурились его брови, а он прищурился.
— Голубой, — сказала я, — мой любимый цвет. Он... мне идет.
Его глаза пробежались по моему платью, и моя кожа стала такой же разгоряченной, как и пламя факелов.
— Марипоса7, — сказал он в своей очаровательной манере, — подходит тебе.
— И это тоже. Бабочка... — Я подняла руки и повернулась так, чтобы он мог разглядеть все платье. — Я всегда восхищалась вещами, за которые приходится бороться, чтобы найти красоту в жизни. Шрамы... — Я медленно провела пальцем по одной из светло-голубых вен. — Они делают бабочек еще краше для меня лично.
Затем я взглянула на шрам на его шее, прежде чем снова встретиться с ним взглядом.
— Ты уже обрела свои крылья, Марипоса?
Я пожала плечами.
— Не знаю. Я чувствую себя иначе, но при этом я... все еще я.
— Нет никого другого, кем бы я хотел, чтобы ты была. — Капо взял меня за руку и подвел к столу, где выдвинул мне стул. Я поблагодарила его по-итальянски, прежде чем он сел рядом со мной.
Это была красивая сервировка. Свечи в стекле. Столовое серебро с ручками, которые казались сделанными из перламутра. Тарелки, похожие на внутреннюю часть устричной раковины. Настоящие устрицы лежали на льду на стороне Капо в серебряном ведерке, а стол был заставлен едой, которую можно было есть руками. Я взяла оливку и рассматривала ее, пока между нами раздавался только шум волн, накатывающих на берег. Через минуту или две я повернулась и встретилась с его глазами. Я чувствовала, как он изучает мое лицо - мой профиль.