Человек древности мог бы сказать: я вижу, как мои Боги сражаются в духовном мире, открытом моему ясновидческому сознанию. Этого уже не мог видеть человек эпохи Гомера, но воспоминание об этом было пока живо. Человек чувствовал себя инспирированным миром богов, в котором он пребывал, так же и Гомер чувствовал в своей душе власть тех же божественных сил, которые прежде ощущались человеком внутри себя. Поэтому поэт провозглашает: "Это говорит во мне инспирирующая душу Муза!" Поэзия Гомера непосредственно связана с мифами древнего мира, если понимать их правильно. Рассматривая творчество Гомера под таким углом, мы видим, как в нем выступает нечто, что заменяет древние ясновидческие силы, ранее действовавшие в человеческой душе. Прекращение силы древнего ясновидения закрыло для обычного человеческого сознания врата в духовный мир. Но в развитии человека осталось нечто заменяющее древнее ясновидение. И такова поэтическая фантазия Гомера. Так направляющие мировые силы лишили человека непосредственного ясновидения и взамен дали ему то, что живет в душе подобно древнему ясновидению и может вызывать в ней формообразующую силу.
Поэтическая фантазия — это возмещение ведущими человечество силами утраты ясновидения далекого прошлого.
А теперь вспомним нечто другое. В лекции "Человеческая совесть" было показано, как совершенно по — разному проходил отход древних сил ясновидения в зависимости от географического местоположения. На Востоке в уже сравнительно позднее время мы находим в душах людей наличие древнего ясновидения. И мы также подчеркивали, что чем дальше на Запад, тем меньше обладали народы Европы способностью к ясновидению. Так происходило потому, что у этих народов, при пока еще относительно отстающих других душевных силах и способностях, в средоточии души утверждалось сильное Я-чувство. Это появление Я-чувства, однако, в разных местностях Европы проходило совершенно по — разному — на Севере иначе, чем на Западе, и совсем иначе — особенно в Южной Европе. В дохристианские времена Я-чувство интенсивнее всего развивалось в Сицилии и Италии. В то время как на Востоке душевные силы человека продолжали оставаться в некоем вне — себя — бытии, без какого — либо Я-чувства, в вышеназванных областях Европы жили люди, развивавшие сильное чувство Я, так как они уже более не пользовались древним ясновидением. Внутреннее Я-чувство усиливалось у человека по мере отлучения его от духовного мира. И, особенно в областях современной Италии и Сицилии, в человеке развивалось сильное Я-чувство. Поэтому в те древние времена души азиатских народов и народов, живших в вышеназванных областях, были различными. Мы еще видим, как повсюду в Азии мировые тайны развертываются перед душой в мощных сновидческих образах, человек обращает свой духовный взор вовне — и ему предстают деяния богов. В повествованиях того времени мы видим нечто, что можно назвать прадревними сказаниями о духовных фактах, лежащих в основе мира. Когда древнее ясновидение было позднее заменено фантазией, развилось наглядное сравнение, образ. Напротив, у западных народов, в Италии и Сицилии, усиливалось то, что вырастало из укреплявшегося в себе Я, и развивало большую силу. У этих народов это изливающееся из души воодушевление заменило человеческой душе непосредственное духовное созерцание — в предчувствии она поднималась к тому, чего не могла уже лицезреть. Здесь мы не встречаем более рассказов о том, что воспринималось как деяния Богов. Так как ясновидческое сознание здесь развито слабее и душа больше не способна видеть божественные силы, но только предчувствовать их, она стремится в душевном подъеме выразить себя в слове, в сказании, и из воодушевления древней молитвы струится хвалебная песнь этим божественным силам. А в Греции, расположенной посередине, эти миры сливаются воедино. Здесь появляются люди, которые воспринимают импульсы с обеих сторон: с Востока приходит образное созерцание, а с Запада — воодушевление, в гимнах посвящающее себя смутно ощущаемым божественно — духовным силам мира. Слияние этих потоков в греческой культуре сделало возможным следующий шаг вперед — от поэзии Гомера, относящейся к VIII–IX векам до Рождества Христова, к тому, что можно найти в творчестве Эсхила — представителя греческой культуры, жившего на 3–4 столетия позднее.