Вся история домры в XX веке прошла под знаком поиска ответа на эти вопросы. Именно они лежат в основе известного противостояния и даже противоборства поборников трех- и четырехструнного вариантов инструмента. Поверьте, это противоборство носило характер не только теоретических измышлений, но и открытой борьбы. Свидетельством тому полемика в российской прессе 20 - 30-х годов. Создатель четырехструнной домры Г. Любимов в 1927 году клеймил своих соперников, к примеру, такими словами: “То балалаечное баловство, которое проделывалось в бесчисленных великорусских оркестрах, насажденных В. В. Андреевым, не может, конечно, учитываться как серьезное дело по насаждению музыкальной культуры в массах, да эта задача не особенно и интересовала насадителей великорусских оркестров”.[28]
Подобные нелестные слова в адрес создателя современного народного инструментария вы вряд ли услышите сегодня, но обстоятельства нераскрытой тайны возрождения домры постоянно создают почву для споров ученых и музыкантов о народности нынешних разновидностей инструмента, их причастности к жанру и т.д. Даже спустя почти столетие после воссоздания домры В. Попонов писал: “...Некоторые музыкальные деятели стремятся поставить под сомнение не только художественную ценность народных инструментов, но и сам факт принадлежности их к подлинно народным. Про домру, реконструированную Андреевым, говорят (и пишут): “Андреевская домра - это не мандолина и не домра, а новый инструмент...”.[29]
Для выяснения истинных обстоятельств возрождения домры обратимся к свидетельствам самих участников событий 1896 года: В. Андрееву и С. Мартынову, чьи архивные материалы по этому “делу” были опубликованы массовым тиражом в 1986 году,
С. Мартынов в письме к В. Андрееву от 15 мая 1914 года, по-видимому, помогая адресату в подготовке его работы “Краткая историческая справка о происхождении народных музыкальных инструментов, вошедших в состав Великорусского оркестра”, изданной несколько позднее, напоминает о событиях восемнадцатилетней давности: “Весной 1896 года сестра моя, А. А. Мартынова, была в городе Вятке. Там, в числе других предметов чисто местного обихода и производства, ее заинтересовал струнный музыкальный инструмент своеобразного вида: его дека была круглая, а днище почти сферическое, но гораздо менее глубокое, чем у мандолины. Этот инструмент был приобретен моей сестрой у кустаря крестьянина и привезен в Петербург, где хранился у нас как образец любопытной балалайки, пока около середины лета того же года он не попался Вам на глаза.
В ту пору, в целях дальнейшего развития Вашего оркестра и пополнения его другими старинными народными инструментами, Вы были озабочены разысканием дошедших до нашего времени их образцов. Поэтому наша вятская балалайка сразу привлекла Ваше внимание как подлинный образец чисто народного происхождения, и тогда же она была передана Вам. В ней Вы увидели ту домру, которая была Вам знакома по старинным лубочным картинам и гравюрам. Немедленно же Вы приступили к выработке ее наиболее совершенной конструкции, придерживаясь переданного Вам вятского образца”.[30]
В 1916 году в уже упомянутой нами работе сам В. Андреев описывает эти события в соответствии с письмом С. Мартынова: “Восстановить подлинную домру мне помог счастливый случай. В 1896 году мне были любезно доставлены г-жой А. А. Мартыновой две балалайки (обе с тремя струнами), приобретенные ею в Вятской губернии, в Котельническом уезде и изготовленные крестьянами кустарями. Одна из них была с круглым кузовом и слегка усеченным дном, а другая — с треугольным кузовом. Такое изготовление балалаек двух видов особенно обратило мое внимание. Вряд ли можно было сомневаться, что первый вид тамбуровидного инструмента представлял собой именно домру, уцелевшую у кого-нибудь из крестьян Вятской губернии, что еще случается в отдаленных губерниях и на окраинах... По этой уцелевшей домре местные крестьяне кустари и изготовляли для продажи круглую балалайку, рядом с современной треугольной, но обе с тремя струнами. Называли они и ту, и другую “балалайкой”, так как уже с конца XVIII века название “домра” понемногу исчезает из народной памяти и заменяется словом “балалайка”.[31]
28