Очевидно, что сущностное осознание той или иной трансформации – метаморфозы! – происходит с её концом. Как известно, «сова Минервы вылетает в сумерки, когда полный битв и сражений день уже отгремел». То есть естественно, что дождавшись окончания определённого этапа в развитии того или иного явления, мы получаем о нём более полное представление. Но парадокс в том, что когда мы говорим о просто «философии истории», то находясь «внутри» жизни того или иного философа, можем говорить о тех интеллектуальных «революциях», которые он совершил в её рамках, и лишь об «эволюции» его взглядов post mortem; в рамках же «новой истории философии» всё обстоит ровно наоборот – настоящие метаморфозы начинаются с течением большого количества времени, которое и раскрывает истинный смысл сказанного и написанного. Нередко говорят, что великое видится на расстоянии, что слишком близко плохо видно, как и слишком далеко. «Мысленное видение» – рефлексия – также требует дистанции. Если вспомнить экзистенциалистов, существование человека предшествует его сущности, которая проявляется только во время или после смерти. А на языке психоанализа это вопрос о том, что сказали философы прошлого «на самом деле»? Да и главный признак классики вообще заключается в том, что каждое поколение воспринимает и понимает её по-своему. Она трасформируется!
Согласно философу науки Пьеру Дюгему, факт есть обобщение результата; но и результат исходит из фактов. Поэтому Новая история философии не просто возможна, но и необходима! Философы прошлого «творят» нас, так же как и мы «создаём» их! Да, теория и философия важны сами по себе. Но не менее важно то, на что она нас наводит, индуцирует, производит в нас. Кроме того, как считал Альберт Эйнштейн, именно знание исторического и философского «бэкграунда» давало ему ту независимость от предрассудков его поколения, от которых страдало большинство учёных – его современников. Эта независимость, порожденная философским «прозрением», является, с его точки зрения, ещё и главным признаком различия между простым ремесленником или специалистом, с одной стороны, и настоящим искателем истины, с другой[6].
История – это прошлое в настоящем[7]. Жизнь наших предков есть иносказательно наша собственная жизнь, только в другое время и в других условиях. Это тоже «мы» – лишь в других обстоятельствах. Пытаясь узнать их лучше, мы познаём сами себя. История – это не прошлое, но сознание прошлого, используемое для целей настоящего. Любой историк прекрасно знает, что из описываемого прошлого максимум (!) 30 % соответствует действительности, остальное (не менее 70 %) является проекцией настоящего и даже личности самого историка. Medium is the Message, как говорил М. Маклюэн. Поэтому нет ничего абсурдного в том, что мы можем изучать философов прошлого, чтобы найти освещение тем нашего собственного философского исследования. Или же мы можем захотеть понять людей и общества их времени, а также ознакомиться с их философией, чтобы понять концептуальный климат, в котором они мыслили и действовали. С точки зрения новой истории философии здесь нет противоречия: мы изучаем прошлое, чтобы понять, как можно изменить настоящее и будущее. Чтобы понять, как что-то может быть иным. Номотетический и идиографический методы на самом деле говорят об одном и том же – что мы должны обращать внимание на, соответственно, закономерное или уникальное как для того, чтобы лучше ориентироваться в прошлом, так и для того, чтобы лучше адаптировать его в настоящем и будущем. По аналогии с структурой медицинского знания: прогноз – это то, что вскоре произойдёт, анамнез – то, что уже произошло, диагноз – то, что происходит в данный момент и соединяет первое и второе в единое целое.
Наши слова не случайны, даже когда их употребляют случайно. Язык – не просто «дом бытия», он поводырь по нему и, прислушиваясь к происходящим в нём событиям, мы, наряду с фиксацией видимых фактов, получаем возможность предсказывать предстоящие перемены, ощущать подземный гул истории. Философы зачастую описывают то, для чего ещё нет слов. Поэтому здесь важно уметь слушать и читать «между строк». Исследователи больше видят и больше могут извлечь из источников информации, нежели современники и даже творцы этих источников: «Ведь то, что представляется первым и последним в каком-то произведении, не всегда есть его глубочайшее содержание. Если бы вы только умели читать между строк!»[8]
8
Шлейермахер, Ф. Речи о религии к образованным людям её презирающим. Монологи // Перевод с немецкого С. Л. Франк. – СПб.: Алетейя, 1994, С. 73.